А куда было торопиться ей? Какой очаг ждал ее в пустынных комнатах просторной квартиры? Престарелый отец, вечно погруженный в свои думы и ворчание, или его юная супруга, женщина, которую по возрасту можно было бы назвать сестрой или подругой, но уж никак не матерью? У нее было все, о чем только можно было мечтать в это смутное время: она не ведала, что такое настоящий голод, не знала, каково это — ступать босыми ногами по холодной земле, не ютилась в коммунальной квартире с чужими людьми. Она родилась, как говаривала ее покойная няня Пелагея, «с серебряной ложечкой во рту». Ее отец, человек военной закалки, в годы великого перелома публично отрекся от присяги, данной государю, и с поразительной ловкостью сумел выстроить карьеру при новой власти.
Мать Маргариты, женщина древнего дворянского рода, не смогла принять этот выбор. Все, что творилось вокруг, было для нее чуждым и непонятным. Ссоры следовали одна за другой, пока в один далеко не прекрасный день мать не покинула родной дом с рыданиями и криками отчаяния, ибо Игнатий Васильевич наотрез отказался отдать ей единственную дочь и не позволил увезти девочку в Париж. Маргарита знала: мать с братьями и сестрами уплыла во Францию, а спустя два года пришло лаконичное письмо от тетушки, в котором сообщалось, что Елена скончалась, не вынеся тоски по покинутым родным пенатам и по своей кровиночке.
В тот день, когда десятилетняя Риточка прочла эти сухие строки, в ее сердце вспыхнула лютая, слепая ненависть к отцу. Она винила его во всем. Но годы шли, и эта ярость понемногу утихла, превратившись в глухую обиду. Отец сумел найти слова, чтобы объяснить ей свою позицию: жизнь вдали от Родины — это жалкое существование, везде хорошо, где нас нет. Они стали бы вечными скитальцами, приживалами в чужом доме, чужаками на чужой земле. Он сумел донести до нее простую мысль: времена изменились, и чтобы выжить, нужно уметь подстраиваться под ветер истории.
Он и сам чувствовал за собой вину за то, что лишил дочь матери, и старался компенсировать это вседозволенностью и баловством. Его карьера неуклонно шла вверх, и после завершения военной службы в тридцать шестом для него нашлось теплое местечко в областном комитете. Маргарита к тому времени уже окончила институт и работала вместе с отцом. Три года назад, едва ей исполнилось двадцать семь, Игнатий Васильевич сумел усадить ее в кресло директора крупной мебельной фабрики. Несмотря на молодость, она оказалась женщиной умной, хваткой и невероятно деятельной. Первым делом она наладила на предприятии систему питания, чтобы рабочие могли получать полноценные горячие обеды. Она тщательно следила за условиями труда, открыла при фабрике прачечную и расширила душевые помещения. Была полностью пересмотрена система поощрений и взысканий. И уже в прошлом году, без всякой протекции со стороны отца, она получила почетную грамоту и особую благодарность за свой неоценимый вклад в развитие производства.
Маргарита не знала нужды ни в чем: ни в деньгах, ни в еде, ни в красивых нарядах. Ее гардероб ломился от дорогих пальто и шуб, а драгоценности, некогда принадлежавшие матери и отобранные отцом, покоились в бархатных футлярах, терпеливо дожидаясь своего часа. На работу и обратно ее возил личный шофер, молодой и невероятно привлекательный водитель по имени Геннадий. Вот с него-то и началась ее настоящая, единственная история.
Она влюбилась в него, а разве можно было устоять? Его карие глаза смотрели на мир с такой проницательной глубиной, что казалось, он видит саму душу. Темные волосы мягкими волнами ложились на макушке, а его рост заставлял Маргариту слегка задирать голову, когда она с ним разговаривала. А его руки… большие, сильные, рабочие руки, при виде которых у нее замирало сердце, и она ловила себя на мысли, как было бы сладко ощутить их теплое прикосновение.
Она любила его по-настоящему, всем сердцем, но давно уже поняла для себя, что простое женское счастье — удел других, не для нее. В институте за ней ухаживали молодые люди, но они буквально шарахались в сторону, едва узнав, кто ее отец. Те же, что были покрепче духом, бесследно исчезали с горизонта после короткой беседы с Игнатием Васильевичем, который мечтал выдать свою единственную дочь более чем удачно, а не за какого-нибудь голодранца, как он сам выражался. И теперь, глядя на Геннадия, Маргарита с ужасом понимала — она пропала. Но будущего у них не было и быть не могло, потому что отец никогда не позволит им быть вместе, он найдет способ избавиться от простого шофера, как это уже случилось с Николаем, которого осудили на двадцать лет как врага народа… всего лишь за то, что тот, простой деревенский паренек, осмелился вскружить голову юной студентке Риточке…
— Маргарита Игнатьевна, может, домой поедем? — Голос Геннадия вывел ее из тягостных раздумий.
— Да, Гена, пора. Поздно уже, — она потянулась к массивной пепельнице, чтобы потушить окурок, и захлопнула створку окна, будто пытаясь запереть внутри свои тревоги.
— Я буду ждать вас в машине.
Она накинула на плечи дорогую норковую шубу, заперла кабинет на ключ и спустилась вниз. Геннадий, как всегда, любезно распахнул перед ней дверь автомобиля, впуская директрису в уютный кожаный салон.
— Гена, я заметила, вы сегодня просто светитесь от счастья. Глаза горят. Уж не случилось ли в вашей жизни нечто прекрасное?
— Так точно, радость у меня! Прямо праздник на душе.
— Не томите, какой же праздник? — в голосе Маргариты прозвучало неподдельное любопытство.
— Моя Лидочка согласилась стать моей супругой.
Острое, жгучее чувство ревности кольнуло ее прямо в сердце. Она никогда не расспрашивала водителя о его личной жизни, не решалась, боялась услышать именно это. И он сам никогда не обмолвился ни словом о том, что у него есть кто-то.
— У вас есть невеста? Расскажите о ней.
— Она из моей родной деревни. Мы там с матушкой жили, пока мне шестнадцать не стукнуло. Когда я уезжал, Лидочке всего пять годиков было, совсем малявка. А недавно встретил девушку — и не узнал ту самую конопатую девчонку с косичками. Теперь она настоящая красавица, ей девятнадцать. Я так удивился, когда понял, что это она. Вот так судьба играет человеком.
— Гена, вам ведь уже тридцать. Почему вы не женились раньше? — спросила Маргарита, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Не знаю. Не встречал ту самую, единственную… А как увидел Лидочку — так сразу и пропал.
Маргарита отвернулась к окну, изо всех сил сдерживая навернувшиеся слезы. За стеклом проплывали серые улицы, погружающиеся в вечерние сумерки.
— Маргарита Игнатьевна, можно вопрос задам?
— Конечно, Гена, спрашивайте.
— А вы почему до сих пор не замужем?
Она горько усмехнулась, глядя на свое отражение в темном стекле.
— Наверное, по той же самой причине, что и вы когда-то — не встретила того самого, единственного…
— Понятно. Простите мою наглость, Маргарита Игнатьевна, но вы — ослепительно красивая женщина. И я уверен, что вы обязательно встретите мужчину, который будет вас достоин.
— Возможно… Но лично мне в это верится с большим трудом, — она лишь безнадежно пожала плечами.
Ей до боли хотелось сказать ему: «Я хочу, чтобы этот мужчина был ты». Хотелось крикнуть о своей любви, но она лишь с силой прикусила губу. Зачем? Отец никогда не разрешит им быть вместе, да и сам Геннадий любит другую, собирается на ней жениться…
***
Свадьба Геннадия и Лидии состоялась спустя месяц. Маргарита присутствовала на церемонии в ЗАГСе, ведь сам жених лично пригласил ее, даже не подозревая о буре чувств, бушевавших в душе его начальницы.
Невеста и впрямь была прекрасна. Юная, свежая, с румяными щечками, волнистыми волосами цвета спелой пшеницы и бездонными голубыми глазами на очаровательном личике. Маргарита отдавала себе отчет, что Лидия не заслуживает ее ненависти или обиды. В чем, в конце концов, была вина этой молодой девушки? В том, что сумела завоевать сердце Геннадия?
Протягивая изящную коробочку с жемчужным ожерельем, Маргарита произнесла традиционные слова поздравления.
— Это… мне? — невеста с восхищением смотрела на переливающиеся перламутром бусины. — Правда, мне?
— Да, это настоящий речной жемчуг…
— Но это же так дорого! — смутилась Лидия.
— Он вам очень к лицу и будет великолепно смотреться на шее. Позвольте, я помогу его застегнуть. — Маргарита взяла из коробки сверкающую нить, обошла невесту и, прикоснувшись к ее теплой коже, защелкнула золотую застежку. — Смотрите, просто прелесть!
Сделав два шага назад, она повернулась к Геннадию.
— А теперь, прошу меня извинить, у меня сегодня важное совещание с мастерами цехов, нужно возвращаться на фабрику.
Геннадий посмотрел на нее долгим, пронзительным взглядом и лишь молча кивнул. Маргарита, посчитав, что все приличия соблюдены, вышла из ЗАГСа и почти бегом бросилась в ближайший сквер. Она сделала все правильно: как начальник, она поздравила подчиненного, присутствовала на торжестве, сделала щедрый подарок. Но оставаться там дольше у нее не было сил. Внутри все ныло от боли, и хотелось выть от бессилия и отчаяния.
Она опустилась на холодную лавочку и, обхватив себя руками, наконец-то дала волю слезам. Боль была настолько острой и физической, что перехватывало дыхание. Лишь когда встревоженные прохожие начали подходить и осведомляться о ее самочувствии, она смогла найти в себе силы подняться и побрести прочь, едва переставляя онемевшие ноги.
Узнав о его женитьбе, она первым делом хотела уволить Геннадия — с глаз долой, из сердца вон. Но здравый смысл взял верх над эмоциями. За что лишать человека работы? За свою неразделенную любовь, о которой он даже не догадывается? А вдруг станет еще хуже, когда она перестанет его видеть?
В понедельник Геннадий, как обычно, заехал за ней и отвез на работу. Маргарита весь путь делала вид, что увлеченно изучает документы, не в силах вымолвить ни слова — в горле стоял плотный, горячий ком.
Весь день она работала на износ, носилась по цехам, решала бесконечные вопросы по телефону, проверяла качество еды в столовой, контролировала выполнение плана. И вот снова наступил вечер, снова распахнутое окно и тонкий мундштук между изящными пальцами…
— Маргарита Игнатьевна, не пора ли нам домой? — ее вывел из задумчивости хорошо знакомый голос.
— Домой? Да, пожалуй, пора. Уже совсем стемнело.
— Как прошло ваше совещание в субботу? — спросил он, не двигаясь с места.
— Совещание? Какое? — она на мгновение растерялась, но тут же вспомнила свою же отговорку. — А, да… Все прошло вполне успешно.
Он сделал два неспешных шага вперед и остановился прямо напротив нее так близко, что она ощущала исходящее от него тепло и слышала его ровное дыхание.
— Никакого совещания не было. Я навел справки.
Маргарита молча опустила глаза, чувствуя, как предательски горит ее лицо.
— Вы скажете мне правду, или мне придется озвучить ее самому?
— О какой правде вы говорите, Гена? — попыталась она сделать удивленное лицо.
— Я все вижу. Я видел ваши глаза, полные такой тоски. Впервые я заметил это в тот день, когда сообщил вам о своей помолвке. Я видел, как блестели слезы на ваших ресницах, когда мы ставили подписи в документе. Я видел отчаяние в вашем взгляде, когда вы надевали ожерелье на шею моей жены, и как вы старались придать себе вид полного равнодушия. Я видел, как вы бежали из ЗАГСа в сторону сквера… Что с вами происходит, Маргарита Игнатьевна?
Она молчала, не в силах выдавить из себя ни звука.
— Может быть, я предположу нечто совершенно невероятное и наглое, но… Вы… испытываете ко мне какие-то чувства?
Она нашла в себе силы кивнуть, и вдруг ее окутало странное, непривычное чувство облегчения.
А Геннадий тяжело опустился на стул у стены и с отчаянием провел рукой по своим темным волосам. Как это ни было парадоксально, но в тот момент Маргарита почувствовала себя провинившейся школьницей, застигнутой на месте проступка.
Они молчали, и эта минута показалась вечностью. Первым заговорил он.
— Когда полгода назад вы взяли меня на работу, я не мог оторвать от вас взгляд. Смотрел украдкой, когда вы этого не замечали… А как иначе? Вы сами на себя в зеркало смотрите, вы знаете, насколько вы прекрасны. Молодая, высокая, стройная. Ваши светлые волосы, всегда уложенные с такой элегантной простотой. Ваши наряды… словно с картинки из модного журнала. Ваш тихий, мелодичный голос заставлял мое сердце биться чаще, и я каждое утро ждал той минуты, когда увижу вас снова. Как я любил наши длительные поездки по вашим делам… А потом я стал их ненавидеть, потому что понял — не по Сеньке шапка. Куда мне, вчерашнему деревенскому парнишке, мечтать о такой женщине, как вы? Я боялся, что вы поднимете меня на смех, или, что хуже, уволите, и тогда я лишусь самого главного — возможности видеть вас. И я понимал: будущего у нас нет. Моя любовь постепенно стала превращаться в страх, в боязнь этих встреч. Это была какая-то болезнь. Я изо всех сил гнал от себя эти мысли, старался не думать о вас. А потом появилась Лида… Она ворвалась в мою жизнь ураганом, и я смог переключиться на нее, мне стало чуть менее больно смотреть на вас. И тогда я вдруг заметил ваш взгляд… вы смотрели на меня так же, как когда-то смотрел я на вас. Но никуда не уходило понимание — нет у нас будущего. Именно поэтому я и сделал предложение Лиде. Вы не заметили, как дрожал мой голос, когда я говорил вам о свадьбе. Не заметили, потому что сами были в смятении…
— Гена… что же нам теперь делать? — прошептала она, и ее голос прозвучал как эхо.
— Забыть. Просто забыть друг о друге. Сегодня я отвезу вас домой в последний раз, а завтра увольняюсь.
— Но вы должны отработать положенные две недели по договору…
— Это сделает за меня мой двоюродный брат, если вы, конечно, не возражаете? Я буду ждать вас в машине.
Они ехали молча, и Маргарита знала — это последний раз, когда он сидит так близко, последний раз, когда она может, будто невзначай, коснуться его плеча…
Выйдя из автомобиля, она направилась к подъезду, но на ступеньках обернулась. Он смотрел на нее через лобовое стекло, и в его глазах стояла такая же неизбывная тоска.
***
Новым водителем у Маргариты стал угрюмый и молчаливый мужчина лет тридцати пяти по имени Борис. Именно от него она случайно узнала, что Геннадий теперь работает шофером на хлебокомбинате, а его молодая супруга, Лидия, учится в вечерней школе и готовится к поступлению в техникум.
Она изо всех сил старалась выкинуть образ Геннадия из головы, с головой уходя в работу. А вскоре на нее обрушилась лавина неприятностей. Скончался ее отец, Игнатий Васильевич. Его юная жена, Ольга, в спешке собрала вещи и самые ценные безделушки и тут же сбежала к своему давнему любовнику, едва тело супруга предали сырой земле. А затем те, кто прежде побаивался влияния отца, расправили крылья и принялись активно ее подсиживать, насылая на фабрику бесконечные проверяющие комиссии. Но она выстояла, сумела преодолеть все невзгоды и даже дошла со своим вопросом до столичных инстанций. Коллектив фабрики, помнивший ее справедливое руководство, дружно выступил в ее защиту.
Полгода ее лихорадило от постоянной борьбы, но потом от нее отстали — в стране началась война, и всем стало не до молодого директора прибыльного предприятия. Многие уже не хотели связываться с фабрикой, которая в срочном порядке перешла на пошив солдатского обмундирования. Все понимали, что такое выполнение военного плана…
А Маргарита трудилась не покладая рук, дни и ночи напролет, порой сама вставала к станку, чтобы помочь уставшим работницам. Она ходила по школам, собирая подростков для работы на фабрике, и по мере возможности выдавала им дополнительные хлебные карточки, введенные осенью сорок первого.
Тогда она все меньше и меньше думала о Геннадии, да и узнать о его судьбе было не у кого — Борис был призван на фронт в июле, а вместо него за руль сел бывший мастер швейного цеха, семидесятилетний Яков Михайлович.
Однажды зимним днем, в феврале 1943 года, в ее кабинет постучался старый сторож и громко доложил:
— Маргарита Игнатьевна, голубушка вы наша, там, у проходной, молодая женщина с младенцем стоит, вас просит.
— Пусть войдет.
— Так ведь не положено, посторонних-то…
— Я ценю вашу бдительность, Степан Ильич, но какой вред может причинить фабрике женщина с ребенком на руках?
— И то верно. Сию минуту, Маргарита Игнатьевна, сию минуту ее проведу.
Минут через пятнадцать в дверь снова постучали, и в кабинет вошла худая, почти прозрачная от усталости женщина, прижимавшая к груди завернутое в старую шаль дитя.
— Маргарита Игнатьевна, здравствуйте…
Маргарита взглянула на нее, и сердце ее сжалось от тревожного предчувствия. Черты лица были до боли знакомы, хотя и изможденные лишениями. Это была Лидия!
— Здравствуй, Лида. Я с трудом, но узнала тебя.
— Да уж, не красавица я больше, жизнь меня изрядно потрепала…
— Ты по делу пришла?
— Я пришла к вам с просьбой… принять меня на работу. Школу вечернюю я окончила, в техникум поступила, но на заочное перевелась. Мне нужна работа, где я могла бы трудиться и не волноваться за сына. Я слышала, вы полгода назад открыли при фабрике детскую комнату.
— Верно, — кивнула Маргарита.
Она и впрямь распорядилась освободить один из кабинетов под ясли, переселив главного инженера в свое просторное помещение. Многие работницы шли на службу со страхом, оставляя малышей одних. Государственные ясли были переполнены, их давно сделали круглосуточными, а некоторые и вовсе превратились в детские дома, куда свозили сирот из разоренных войной городов.
Тогда же она разыскала одну из бывших работниц фабрики, давно вышедшую на пенсию, и уговорила ее вернуться, чтобы присматривать за детьми, пока их матери стояли у станков. К бабушке Нине приставили несколько старшеклассниц, которые помогали ей с малышами.
— Значит, хочешь к нам на фабрику? Что ж, завтра же можешь выходить на работу.
— Спасибо вам огромное, Маргарита Игнатьевна. Геннадий всегда говорил, что вы человек редкой души, — Лидия уже собралась уходить, но Маргарита остановила ее:
— Лида, а как… Геннадий? Где он сейчас?
Глаза молодой женщины мгновенно наполнились слезами.
— Не знаю, — прошептала она. — В августе уехал, последнее письмо пришло с дороги, писал, что их часть перебрасывают под Сталинград. Мне так страшно… От него уже четыре месяца ни одной весточки.
Маргарита содрогнулась. Она слышала леденящие душу сводки о том, что творилось в сталинградском котле, как горели вода и земля.
— Но битва за Сталинград уже позади, наша взяла. Наверное, почта сейчас работает с перебоями, обязательно напишет, — старалась она успокоить Лидию, в то время как сама едва не закричала от ужаса, представив Геннадия в том аду…
Она встала и подошла к молодой матери, заглянув в сверток на ее руках.
— Мальчик или девочка?
— Сыночек. Витенькой зовут.
— Сколько ему месяцев?
— Год и месяц. Он родился в январе прошлого года, как раз перед тем, как Гена ушел на фронт… Я даже не успела ему написать, что ждем ребенка… А теперь пишу только о хорошем, жаловаться нельзя, ему там, наверное, в тысячу раз тяжелее…
— Как ты живешь, Лида? — Маргарита опустила взгляд на ее шею и с удивлением увидела то самое жемчужное ожерелье. — Ты носишь мой подарок?
— Ношу… Не могу дома оставить. После того как Гена ушел, свекровь перевезла к нам в квартиру свою младшую дочь с двумя ребятишками, настоящими сорванцами. Вечно все шастают по моим углам, в комоде шарят.
— А со свекровью как ладите? Не обижает?
Лидия молча отвела глаза и прошептала так тихо, что едва можно было расслышать:
— Для нее существуют только внуки от родной дочки. А мой Витя для нее будто и не родной…
И несмотря на то, что эта женщина была супругой того, кого она до сих пор безумно любила, Маргарита почувствовала к Лидии острую, щемящую жалость. Она не могла бросить семью Геннадия в такой беде.
— Поедем со мной. Сейчас же поедем…
Она усадила Лидию с сыном в машину и спросила:
— Где живешь сейчас?
— На Октябрьской улице. Вы хотите нас подвезти? Спасибо вам… Честно говоря, на улице сегодня мороз пробирающий…
— Лида, ты сейчас соберешь все свои необходимые вещи, и мы поедем ко мне.
— Но как это возможно? Это же так неудобно, зачем мы вам?
— Как твой непосредственный начальник, я не принимаю возражений. Показывай дорогу.
Через полтора часа Маргарита и Лидия с малышом на руках поднимались по лестнице на третий этаж, в квартиру, где Маргарита уже два года жила в полном одиночестве.
— Зачем вы нас сюда привезли? — прижимая к себе ребенка, тихо спросила Лидия.
— Чтобы вы здесь жили. Пока Геннадий не вернется. Идите, искупайтесь с сыном, у нас в доме есть горячая вода. Я принесу вам чистое белье и полотенца. Правда, с едой у меня туго, я обычно ужинаю в фабричной столовой, но сейчас что-нибудь придумаем.
Пока Лидия с маленьким Витей мылись, Маргарита поставила на плиту вариться гречку и обжарила на сале немного лука.
— Вот, покушайте хоть немного. Сейчас чай заварю.
Утром Маргарита проснулась от непривычного шума в коридоре и тут же вспомнила о своих новых жильцах. Как же она отвыкла от этих домашних звуков, и как сильно пугала ее прежде давящая тишина…
— Лидочка, что это вы делаете? — удивилась она, увидев Лидию с тряпкой в руках.
— Полы мою. Простите, я вас, наверное, разбудила?
— Ничего, все равно пора на работу вставать. Но зачем вы взялись за уборку?
— Я привыкла по утрам прибираться, у нас в деревне все так делали.
— Мне неудобно, — Маргарита попыталась забрать у нее тряпку.
— Это мне неудобно, что мы с Витей у вас тут нахлёбниками оказались… Позвольте хоть по хозяйству помогать. И простите, я взяла вашу крупу, поставила варить перловку на вечер, а то вы какая-то худющая, наверное, по вечерам и не едите вовсе.
— Честно говоря, я обычно так устаю, что мне лишь бы до кровати доползти, — Маргарита взглянула на настенные часы. — Через полчаса уже выезжать. Лида, пойдем со мной, я дам тебе кое-что из одежды.
Она достала из шкафа теплое шерстяное платье, добротные чулки и пару старых, но еще крепких сапог. Затем из дальнего угла гардеробной она извлекла хорошее зимнее пальто и мягкую пуховую шаль.
— Надень это, нельзя же ходить в резиновых сапогах по такому морозу, здоровье свое загубишь.
Лидия смотрела на эти вещи, и по ее лицу текли беззвучные слезы.
— Ты чего? Почему ты плачешь? Я же от чистого сердца, я не хотела тебя обидеть.
— Маргарита Игнатьевна, вы такой добрый человек… Я не знаю, как мне вас отблагодарить.
— Хорошо работай, вот и будет мне лучшая благодарность, — мягко улыбнулась Маргарита.
С той поры они стали жить вместе. И что удивительно, в сердце Маргариты не осталось и тени былой неприязни к той, на которой женился Геннадий. Потому что Лида ничего не знала о той любви, она не отнимала его, она просто любила своего мужа…
А вот жалость осталась. Она никогда не забудет тот день, когда Лидия пришла к ней на фабрику — испуганная, замерзшая, с видом брошенного на произвол судьбы котенка, ищущего защиты и тепла…
И вместе с жалостью пришло глубокое уважение к этой юной, но такой сильной духом женщине. Лида работала не щадя себя, никогда не жалуясь и не плача, а наоборот, сама подбадривала тех, кто уже готов был опустить руки. Она точно знала, во имя чего трудится — там, на фронте, ее муж и тысячи других солдат могли в эту самую минуту нуждаться в теплой одежде, сидя в промерзших насквозь окопах.
Они уезжали на работу затемно и возвращались затемно, но всегда вместе, по очереди неся на руках подрастающего Витеньку.
А вестей от Геннадия все не было и не было… Маргарита видела, как тяжело Лидии, ведь она и сама испытывала те же мучительные чувства, только не имела права в них признаться. Она с таким же нетерпением ждала почтальона, даже не думая о том, что письмо будет адресовано не ей. Лишь бы он был жив, а там… как судьба распорядится.
Но осенью 1943 года к проходной фабрики пришла мать Геннадия и, рыдая, вручила невестке похоронку. Бумага шла до них несколько месяцев, хотя погиб он под Сталинградом еще в декабре сорок второго…
Маргарита и Лидия плакали, крепко обнявшись. Обе они потеряли свою любовь, только Маргарита могла оплакивать свою лишь в полном одиночестве, храня свою боль в самых потаенных уголках души. И с тех пор она стала уделять еще больше внимания маленькому Вите, который с каждым днем все больше и больше становился похож на своего отца.
Они продолжали жить вместе с Лидией, став неразлучными подругами, но боль утраты никуда не уходила. Много раз Маргарита порывалась рассказать Лидии о своих чувствах к погибшему Геннадию, но всякий раз останавливала себя, боясь разрушить ту тонкую связь, что возникла между ними. А про себя горько усмехалась — вот она, сильная и деловая женщина, сумевшая отстоять целое предприятие, когда на нее набросились голодные коршуны, она, которая из месяца в месяц перевыполняла военные планы, та, чье имя ставили в пример на самых высоких совещаниях… И в то же время она оказалась такой слабой и трусливой, когда дело коснулось ее собственного сердца.
День Победы они встретили вместе, на фабрике. В цехах люди обнимались, смеялись и плакали одновременно, кто-то из мастеров притащил из актового зала гармонь и играл залихватские мелодии, отбивая такт стоптанным сапогом.
Вечером, вернувшись домой, Лидия предложила посидеть и отметить это великое событие, заодно помянуть тех, кто не дожил до этого дня. Маргарита отговаривала ее, говорила, что уже поздно и магазины закрыты, но Лидия только махнула рукой:
— Кому я такая нужна? Да и народу на улице сейчас — яблоку негде упасть. Не по темным переулкам же я пойду.
Она ушла, а Маргарита осталась с Витей. Искупав трехлетнего малыша, она уложила его спать, и внезапно ее охватило смутное, но настойчивое чувство беспокойства. Лидия должна была вернуться уже давно. Она попыталась успокоить себя — наверное, большая очередь в гастрономе, все хотят отметить такой день.
Спустя еще час, взглянув на часы, Маргарита встала. Витя мирно посапывал в своей кроватке. Наспех накинув платок и пальто, она вышла из квартиры. Гастроном был уже закрыт. Где же могла быть Лида?
Пробежав квартал, она увидела небольшую толпу людей, столпившихся вокруг чего-то на земле. Подойдя ближе, она вскрикнула от ужаса — тело Лидии как раз погружали в машину скорой помощи.
— Лида! Лида! Она жива? — Маргарита бросилась к милиционеру и в отчаянии ухватилась за его рукав.
— Вы знаете покойную? — сурово спросил он.
— Покойную? — Маргарита отшатнулась, как от удара, и взгляд ее упал на носилки, где лежала Лидия. Санитар прикрыл ее бледное лицо серой, застиранной простыней.
— Предполагаем ограбление. Пройдемте с нами, гражданка, раз вы опознаете погибшую.
Маргарита вернулась домой только глубокой ночью. Витя безмятежно спал в своей кроватке и не знал, что в эту ночь остался на этом свете совсем один. Чья-то жестокая и алчная рука лишила жизни его мать, позарившись на жемчужное ожерелье, которое та надела в честь великого праздника, и на жалкую сумку с продуктами…
Маргарита знала о бандах мародеров, орудовавших в городе в последние месяцы, но Лидия относилась к ее предостережениям с беспечностью, за что и поплатилась самой дорогой ценой.
Похоронив подругу, Маргарита не отходила от Вити ни на шаг. Она уже знала, что должна сделать. Позволить мальчику, сыну Геннадия, расти в детском доме она не могла. Он был частью того, кого она так и не смогла разлюбить, а это значило для нее все.
— Ну что, как поживаешь? — спросила она, заходя в кабинет к своей старой однокласснице, Клавдии.
— Маргарита! Какими судьбами! Давно не виделись, — Клавдия встала из-за стола и широко улыбнулась. — Как там моя Танюшка?
— Все в порядке, работает старательно, — два года назад Маргарита взяла на фабрику племянницу Клавдии.
— Ну и славно, пусть трудится. Честно говоря, удивлена тебя видеть. Мы же с тобой лет двадцать не пересекались, все дела, да дела…
— Я по делу, Клава. Я тогда тебе не рассказывала… Вообщем, вышла у меня одна история… — И Маргарита поведала подруге всю правду о Лидии, о том, как та стала ее подругой, о маленьком Вите и о ее трагической гибели.
— Да я тебя не узнаю, Риточка. С чего это ты в благодетельницы подрядилась? Раньше-то тебя чужие беды не особо волновали…
— Времена меняются, Клава, и люди меняются. Знаешь, с тех пор как я стала руководить фабрикой, я по-другому на жизнь смотреть стала. Совсем по-другому. Отец меня от многого оберегал, а когда я увидела, как и чем живут простые рабочие, я поняла — вот она, изнанка моего благополучия. А Лида… это другое. Она мне не чужая.
— А кто же она тебе? Дальняя родственница?
— Нет, — покачала головой Маргарита. — Она была женой человека, которого я люблю.
— Что?! — Клавдия чуть не поперхнулась чаем, который как раз собиралась пить. — Маргарита, ты в своем уме?
— Так получилось… Мы с ним не могли быть вместе, и он женился на другой.
— И как ты вообще на такое согласилась? Жить с ней под одной крышей?
— Она была очень хорошим человеком, честным. И она ничего не знала… — Маргарита смахнула сбежавшую по щеке слезу. — И ты понимаешь, я не могу отдать Витю в детский дом.
— Да, там, конечно, не сахар, — Клавдия отхлебнула чаю и внимательно посмотрела на подругу. — Нет, ты всегда была не промах, но чтобы так… Ты просто сумасшедшая!
— Так поможешь?
— Завтра приходи за документами. Оформлю тебе опекунство.
Эпилог
Витя рос рядом с Маргаритой, и со временем он стал называть ее мамой, хотя она никогда не скрывала от него, что у него была другая, родная мать, которую он должен помнить и любить.
Она так и не смогла никого полюбить больше. Не нашлось на свете человека, который сумел бы вытеснить из ее сердца образ Геннадия. В ее жизни появлялись мужчины, но это были лишь мимолетные встречи, ужины, перерастающие в завтраки, но ни один из них так и не получил ключ от ее запертого навсегда сердца. Замуж она так никогда и не вышла.
Она оставалась бессменным директором фабрики вплоть до самой своей пенсии. Витя вырос, отучился и пошел работать в милицию, чтобы, как он говорил, защищать людей от подлой несправедливости. Он так никогда и не узнал, что его мать Лидия была не просто подругой и спасительницей для женщины, которая его вырастила, но и женой того единственного человека, чье имя Маргарита пронесла в своем сердце через всю жизнь, как самую большую тайну и свою вечную, тихую, никому не ведомую любовь. И в тишине своего просторного дома, перебирая в руках ту самую нитку речного жемчуга, она понимала, что их судьбы, сплетенные воедино в тот далекий сороковой год, навсегда остались связаны этими холодными перламутровыми бусинами — немыми свидетелями любви, потери, жертвенности и вечной памяти о тех, кого так и не суждено было забыть.
