Первые лучи утреннего солнца, робкие и нежные, заглядывали в большую палату послеродового отделения, окрашивая стены в теплые, персиковые тона. Воздух был наполнен тихим, едва уловимым дыханием спящих, смешанным со стерильным запахом больницы. Дверь бесшумно отворилась, и в помещение вошла женщина в белоснежном, идеально накрахмаленном халате. Ее движения были плавными и уверенными, а лицо, обрамленное темными волосами, скрытыми под традиционным колпаком, выражало спокойную профессиональную собранность и некую внутреннюю силу, которая сразу внушала доверие.
— Доброе утро, наши дорогие. Как самочувствие? Как наши первые часы в новом статусе? — ее голос был тихим, мелодичным, но в то же время четким и ясным, он разливался по палате, словно теплая волна.
Она направилась к кровати, стоявшей у самого окна, на которой, отвернувшись к стене, лежала, свернувшись калачиком, юная девушка. Одеяло было натянуто почти до самых ушей, выдавая желание спрятаться, исчезнуть.
— Антонова, я знаю, что вы не спите. Пожалуйста, повернитесь. Мне необходимо оценить, как сокращается матка, — произнесла врач, и в ее интонации прозвучала мягкая, но не допускающая возражений нота.
Девушка на кровати медленно, с видимым нежеланием, перевернулась на спину. Ее глаза были красными от слез, а на щеках лежали влажные дорожки. Другая пациентка, лежавшая по соседству и уже бодрствующая, наблюдала за этой сценой. Они обе стали матерями этой ночью, их крики смешивались в едином порыве, возвещая о новом этапе жизни. Врач склонилась над юной матерью, аккуратно откинула край одеяла, приподняла тонкую больничную сорочку и бережно, профессиональными пальцами, провела пальпацию нижней части живота.
— Все идет своим чередом, все замечательно. Вам совсем скоро принесут вашего мальчика для первого кормления. Вы готовы? — спросила она, поправляя одеяло и выпрямляясь во весь свой рост.
Молодая женщина резко распахнула глаза, и в них читался неподдельный, животный страх.
— Я не хочу… Я не буду этого делать… — прошептала она, и ее голос дрожал, словно натянутая струна.
— Это почему же вдруг? — брови врача поползли вверх от удивления.
— Пожалуйста, не надо… Не приносите его сюда… — взгляд Антоновой стал умоляющим, полным отчаянной мольбы.
— Что за странные речи, моя дорогая? Ты не желаешь взглянуть на собственного сына? В твоих планах… от него отказаться? — женщина в белом халате произнесла эти слова тихо, почти беззвучно, но они прозвучали как гром среди ясного неба.
Хрупкое создание на кровати лишь молча кивнуло, снова закрыв веки, словно от стыда. Врач смотрела на нее с безмолвным укором, в ее глазах плескалась целая буря из недоумения, жалости и профессиональной озабоченности.
— Знаешь что, давай поступим так. Я закончу свой утренний обход, и мы с тобой обязательно спокойно все обсудим. У тебя будет время, чтобы собраться с мыслями, перевести дух. — Она резко развернулась и подошла ко второй пациентке, ее лицо снова стало профессионально-приветливым. — А у вас, Веронова, как дела? Все в порядке? — Она наклонилась над женщиной, провела быстрый осмотр. — Прекрасно. Вторые роды? Малыша принесем на кормление?
— Конечно, непременно, — торопливо, с легким волнением ответила Веронова, и на ее губах играла счастливая, немного уставшая улыбка.
Доктор на мгновение задержала на ней свой взгляд, словно хотела что-то добавить. Затем она снова бросила короткий взгляд на Антонову, которая вновь уткнулась в стену, тихо вздохнула и вышла из палаты, ее белый халат мелькнул в дверном проеме и исчез.
Как только дверь закрылась, Веронова приподнялась на кровати, спустив босые ноги на прохладный пол.
— Как тебя зовут? — обратилась она к спине соседки. В ответ повисла тишина. — Мы были рядом сегодня ночью. Ты родила чуть раньше меня. Послушай… Почему? Почему ты не хочешь даже взглянуть на него?
Молчание. Казалось, сама комната прислушивается к нему.
— Моему первенцу уже пять… — Веронова ненадолго задумалась, ее взгляд унесся в прошлое, а затем она спросила прямо, но без упрека: — Молодой человек… отец ребенка… он ушел от тебя? Было уже слишком поздно что-либо менять? Ты считаешь, что одна не справишься, не сможешь поднять его на ноги? Говорят, если судьба дарит дитя, то она же посылает и средства для его воспитания. Ты увидишь, все обязательно наладится. — Она говорила в напряженную, неподвижную спину, вкладывая в слова всю теплоту, на которую была способна.
— Твой малыш… после этого места его отвезут в специальный дом. Он никогда не узнает запаха материнской кожи, тепла твоих рук. За ним будут присматривать посторонние люди, чужие женщины. Он будет думать, что одна из них — его родная. Он будет заглядывать в глаза каждой, надеясь, что именно она — та самая. Но они будут приходить и уходить по сменам, у них есть свои семьи, свои дети. А твой сын… он будет плакать в тишине, звать ту, кого никогда не знал.
Потом его переведут в другое учреждение, большее, холодное. И он будет ждать. Всю свою жизнь он будет ждать и искать тебя в лицах прохожих. Ты думаешь, ты сможешь вычеркнуть его из памяти, из сердца? Время пройдет, годы, и сожаления станут твоими вечными спутниками. А если его заберут в другую семью… другую женщину он назовет словом «мама»…
— Почему все лезут в мою душу?! Вам-то какое дело? Вы ничего не знаете о моей жизни! — голос Антоновой прозвучал глухо, из-под одеяла, и в нем слышались слезы, горечь и гнев.
— Ты права, я не знаю, — спокойно согласилась Веронова. — Но сердце подсказывает, что просто так, без веской причины, такое решение не приходит. Особенно после того, как ты прошла через такую боль, услышала его первый крик. А знаешь… может, это и к лучшему, что тот человек оказался слабаком и ушел. Значит, его любовь была ненастоящей, он не смог бы стать опорой ни тебе, ни сыну. Иногда быть одной — лучше, чем быть с кем попало.
Мы с моим первым избранником расписались, когда учились на третьем курсе. Государственные экзамены я сдавала, уже нося под сердцем новую жизнь. Я так переживала, так нервничала, что малыш решил появиться на свет на пару недель раньше положенного срока. Я была уверена, что сделала своему мужу самый дорогой подарок. Ведь все мужчины, кажется, мечтают о наследнике. Но отцовское чувство в нем так и не пробудилось. Да и я сама, если честно, оказалась совершенно не готовой, растерянной и неумелой.
Когда мы вернулись домой из этого здания, я в тайне надеялась, что увижу в нашей комнате новую, блестящую кроватку, красивую коляску, крошечные вещицы, купленные с любовью. Но свекровь привезла старую колыбельку от своей старшей внучки, из нее же достала целый пакет поношенной одежды. Коляску супруг раздобыл у своих знакомых, она была видавшей виды, потертой на стыках, с потускневшей тканью. Он сказал, что на новую у нас просто нет финансов.
У меня сердце просто разрывалось на части от мысли, что мой маленький принц будет вынужден носить чужое, застиранное, да еще и розовые кофточки, предназначенные для девочек. Мы ведь не были нищими, у нас были семьи, но мы жили, словно просители. И даже позже, когда его дела пошли в гору, он продолжал таскать мешки с вещами от своих племянников, которые уже из них выросли.
Мои родные, конечно, старались помочь, что-то покупали, но ребенок растет не по дням, а по часам, ему постоянно что-то требуется. На мои робкие попытки поговорить он отвечал, что денег катастрофически не хватает. Однажды он сказал, что я смогу наряжать своего сына, как куклу, когда сама начну зарабатывать. Эти слова резанули меня, как лезвие. Оказалось, что сын — это только мой.
Он постоянно попрекал меня тем, что я не работаю, сижу дома. А я крутилась, как белка в заколдованном колесе, пытаясь успеть все: и накормить, и перепеленать, и обед приготовить, и на прогулку сходить. Если малыш просыпался и плакал, я бросала все дела и бежала к нему. О какой карьере могла идти речь?
Я перестала следить за собой, просто махнула на все рукой. Набрала лишние килограммы после родов, ни в одну свою прежнюю одежду не влезала. Обсуждать это с мужем было бесполезно. Я бы и рада была выйти на работу, но с кем оставить ребенка? Мои родители были еще полны сил, до пенсии им было далеко, они не могли бросить свои дела и сидеть с внуком.
Не прошло и двух лет, как я отдала сына в ясли. Это было одно из самых тяжелых решений в моей жизни. При живом-то отце. Но выхода не было. Все разговоры с мужем сводились к одному — к деньгам.
И как только я устроилась на работу, он тут же взял крупный кредит и купил себе очень дорогой автомобиль. И снова в нашем доме не стало хватать средств. Если бы ты видела, в чем я ходила в офис. Мои старые платья безобразно обтягивали фигуру, были малы и выглядели ужасно. Мне было невероятно стыдно. Сын — в чужом, я — в старье, а он разъезжает на шикарной машине.
Иногда на прогулке в парке другие матери делились друг с другом — одной муж на рождение дочки подарил золотую подвеску, другой — норковую палантину. А я не заслужила даже нового домашнего халата. Я пыталась оправдывать его в глазах окружающих и в своих собственных: мол, мы были студентами, только встали на ноги, а тут сразу такая ответственность…
Мои родители видели мое положение и помогали, как могли. Однажды мама случайно зашла ко мне на работу и увидела, в чем я хожу. На следующий же день она купила и принесла мне несколько новых, хороших вещей.
Мы с мужем ссорились все чаще, я постоянно плакала. Отношения между нами превратились в гущу из обид и взаимных упреков. А потом я узнала, что у него появилась другая.
— А чего ты хотела? Взгляни на себя со стороны, — говорил он, намекая на мою располневшую фигуру и скромный гардероб.
В один прекрасный день я не выдержала, высказала ему все, что накопилось, собрала нехитрые пожитки сына и ушла к родителям. Он пытался меня вернуть, но как-то вяло, без энтузиазма. Я потом узнала, что практически на следующий день после моего ухода он привел в нашу съемную квартиру свою новую пассию. Мне казалось, что я умру от обиды и предательства. Но я выжила.
Перед тем, как мы официально оформили развод, он уговаривал меня не подавать на алименты через суд. Клялся, что будет помогать деньгами сам, и даже больше, чем положено по закону. Я ему не поверила, и, как показало время, не зря.
На новой работе я познакомилась с человеком, который был старше меня. Он несколько раз просто по-человечески подвозил нас с сынишкой до поликлиники. Я поняла, что он испытывает ко мне симпатию. Но я так боялась снова обжечься, снова довериться… Обжегшись на молоке, на воду дуешь, как говорится. Долгое время я не решалась ответить на его чувства.
Прошло почти два года, прежде чем мы решили связать наши судьбы. С моим сыном у него с самого начала установились прекрасные, доверительные отношения. Он очень мечтал о нашем общем ребенке. В его первом браке не сложилось, его бывшая супруга не хотела детей.
Спустя несколько месяцев после свадьбы я узнала, что жду ребенка. Ты не представляешь, как он был счастлив! Когда мой бывший узнал об этом, он неожиданно появился и стал просить отдать ему старшего сына. Говорил, что будет делить время поровну: две недели у него, две — у меня. Грозил судебными разбирательствами. Его мать тоже начала звонить постоянно, твердила, что очень скучает по внуку.
Как назло, в тот период мне пришлось лечь в больницу на сохранение. Пришлось ненадолго отправить сына к отцу. Да и сам мальчик просился к бабушке, ему было интересно. Я звонила каждый день. Он с восторгом рассказывал о новых машинках, о походе в цирк, о других развлечениях. Я понемногу успокоилась, хотя скучала ужасно.
Когда меня выписали, я сразу же позвонила бывшей свекрови и попросила привезти сына домой. Но она стала уговаривать оставить его у них еще на некоторое время, говорила, что мне нужно беречь себя и будущего ребенка. Я согласилась, ведь беременность протекала непросто, а сыну и вправду было там хорошо.
Но вскоре мой бывший муж сам привез его обратно. Мне не пришлось скандалить и забирать ребенка с боем. Он объяснил, что содержание сына обходится ему слишком дорого. Мальчик растет, постоянно нужны новые вещи, обувь, игрушки, а ведь есть еще ипотека за квартиру и кредит за ту самую дорогую машину.
Я была безмерно счастлива! Я так соскучилась по своему первенцу, что, обняв его, не хотела отпускать ни на секунду. Мой нынешний супруг тоже радовался, что наша семья снова в сборе.
Позже сын рассказал мне, что жил в основном у бабушки, папа навещал его редко и почти ничего не покупал. Все игрушки и одежду приобретала бабушка.
Вот такая история. Я была замужем, но по сути всегда была одной. И поняла: лучше вообще не иметь рядом мужчины, чем терпеть подобное отношение рядом. А он еще и судом грозился, хотел отобрать ребенка.
Первый союз часто бывает ошибкой молодости. Мы торопимся, мы ищем ярких чувств, а нужно вглядываться глубже, искать не страсть, а надежного спутника, хорошего отца для своих будущих детей. И я, как видишь, нашла такого во второй раз. Ты так молода, в тебе столько света и красоты… У тебя обязательно все получится. Вот увидишь.
У меня осталось очень много детских вещей, почти новые. Как только я начала работать, то стала покупать своему сыну все самое лучшее. Дети растут быстро, вещи не успевают изнашиваться. Так что я с радостью все тебе отдам. Чем смогу — помогу. Молоко у тебя есть — это уже огромное богатство. А на остальное… как-нибудь найдем средства. И твоя мама, я уверена, не останется в стороне.
Антонова уже давно повернулась к говорящей и слушала, затаив дыхание, ее глаза были широко раскрыты, а в них плескались целые океаны непролитых слез.
— Моя собственная мама… это она посоветовала оставить его здесь… — выдохнула она, и в этих словах была вся ее боль и растерянность.
— Да брось ты! Вот возьмет она на руки своего внука, прижмет к груди, посмотрит в его личико — и все, сердце растает. Еще и тебя потом к нему не подпустит, будет ревновать. Поверь мне, я знаю, о чем говорю.
В этот момент дверь в палату снова отворилась, и на пороге появилась медсестра, неся на руках аккуратный, туго спеленатый сверточек.
— Так, Веронова, вот ваша маленькая принцесса. Помните, как правильно прикладывать к груди? — Она бережно передала крошечный сверток в руки женщины.
Та приняла дочку, прижала ее к себе, и ее накрыла волна такого всепоглощающего, чистого счастья, что она на мгновение забыла обо всем на свете. Она разглядывала сморщенное личико, искала в нем знакомые черты, и сердце ее пело.
— А моего… моего сына скоро принесете? — тихий, но твердый голос донесся с соседней кровати.
Медсестра, уже направлявшаяся к выходу, остановилась и с удивлением посмотрела на молодую мать.
— Вы Антонова? — переспросила она. — Ну вот и замечательно. Сейчас, одну минуточку.
Веронова обернулась к своей соседке и подарила ей самую теплую, одобрительную и поддерживающую улыбку, какую только могла.
— Меня зовут Лариса. А тебя? Катя? Ты… ты не откажешься помочь мне? Я ничего не умею, я так боюсь сделать что-то не так… — смущенно и доверчиво попросила она.
Спустя несколько минут медсестра вернулась, неся на руках еще один маленький сверток, и бережно вложила его в дрожащие, но готовые к материнству руки Ларисы. Малыш жадно причмокнул, нашел губами нежный сосок и затих. Две женщины, сидя на своих кроватях, разглядывали своих новорожденных детей и тихо переговаривались, и в воздухе витало уже не отчаяние, а надежда и начало новой, такой хрупкой, но такой важной дружбы.
Их выписали из роддома в один и тот же день. Ларису встречала мать — женщина с строгим, но смягчившимся лицом, которая, едва взяв на руки внука, расплакалась и прижала его к себе. Катю в больничном холле ждали ее родители, любящий супруг и подросший сын-первенец, державший в руках небольшой букетик для мамы и сестренки. Они обменялись контактами, крепко обнявшись на прощание.
Их дружба, зародившаяся в той самой больничной палате, лишь окрепла со временем. Они часто гуляли вместе с колясками в ближайшем сквере, и Катя терпеливо делилась с Ларисой своим опытом, давала советы по уходу за малышом. Дни рождения своих детей они отмечали вместе, большим и шумным кругом. А вскоре в жизнь Ларисы вернулся ее молодой человек, осознавший свою ошибку; они все обсудили, простили друг другу обиды и создали настоящую, крепкую семью.
Так, переплетаясь, текли их жизни — две когда-то незнакомые женщины, которых свела вместе судьба в один из самых важных и переломных моментов. Один тихий разговор, один искренний порыв души смог переломить ход событий и подарить этому миру еще одну счастливую мать и еще одного любимого ребенка. Иногда одно простое слово, сказанное вовремя, одна протянутая рука помощи способны стать тем самым якорем, что удерживает корабль чьей-то жизни в бурном море отчаяния. И теперь, глядя на то, как их дети играют вместе на солнечной лужайке, они знали — материнство это не только долг и труд, но и бесконечное чудо, самая великая тайна и самая прочная нить, что связывает сердца через все испытания, даря ту самую надежду, что, как утренняя заря, всегда прогоняет самую темную ночь.
