Я вырос в борьбе за существование. Откуда этот юмор? Где его почва? Везде — от окончания школы до поступления в институт…
Его смех был зачастую сквозь слезы. Словом, все как в нашей несовершенной жизни… Михаил Жванецкий — один из величайших юмористов нашего времени. Проходят годы, а написанное и сказанное им цепляет, исцеляет, заставляет задуматься…
О себе я могу сказать твердо. Я никогда не буду высоким. И красивым. И стройным. Меня никогда не полюбит Мишель Мерсье. И в молодые годы я не буду жить в Париже.
Конечно, моя родина — Украина, Одесса, а если представить все это в виде конуса (сначала широко, размашисто идет, а потом заостряется), то пространство большой развалившейся страны — мощной, с гремящими танками и ракетами — становилось все уже, уже… Вот здесь, у основания — Украина, ближе к острию — Одесса, а на самой верхушке — Аркадия, море, и там я.
Абсолютным благополучием чаще всего светится дурак — на лице умного человека счастья, как правило, не бывает.
Я вырос в смертельной борьбе за существование. Откуда этот юмор? Где его почва? Везде — от окончания школы до поступления в институт. Учителя предупреждали: парень идет на медаль. Шел, шел, шел, потом: нет, он еврей, — и где-то в 10-м классе я перестал идти на медаль. Ни черта не получилось — еврей! Потом опять еврей, и снова еврей — все время я натыкался на это лбом.
Демократия с элементами диктатуры — все равно что запор с элементами поноса.
Любить водку, халяву, революции и быть мудаком — этого еще не достаточно, чтобы называться русским.
Нет ничего более унизительного, чем ходить за женой и говорить: «Я пошутил». Ничего более тупого и нудного, и это никогда не кончается… Начинается: «А в прошлый раз?» — «А я тогда тоже пошутил». И пахнет таким замыслом страшным, просто издевательством. Тут надо быть очень осторожным.
А что мы без женщин? Зачем нам без них успех? Зачем преуспевание? Какой стимул подняться, если ты без женщины, если за тобой нет аплодисментов? Вот если оброс ладошками женскими, если их много, можешь гордиться.
Сатира процветает при тоталитарном режиме.
Власть все время делает вид, что она знает то, чего ты не знаешь. Какое-то время я верил.
Я где-то писал, что я обожаю не веревки, а нити. Вот веревки, которые меня связывали с этой родиной, — черт с ними. Но нити у меня были сильнее. И уехала женщина, которую я любил очень, и говорила: «Уедем вместе. Я не могу в этой стране жить. Я не могу слышать их, я не могу видеть, я не могу это радио слышать. Я не могу жить здесь, я не могу людей даже видеть, которые слушают это радио». А меня здесь запрещали, а я — все равно, я остался здесь. Ты представляешь? Она уехала, я остался. Остался здесь, в этой стране, где меня запрещали, пожертвовав всем. Ну вот, объяснить это… Наверное, объяснил — потому что нити были гораздо сильнее, чем веревки.
Я не вхожу в образ. Если мы возьмем Петросяна, Шифрина, Хазанова — они все работают в каком-то образе. Они выходят из себя и во что-то входят. Я внутри себя остаюсь.
Хватит цепляться за эту жизнь. Как мы убедились — в ней ничего хорошего. Несколько раз вкусно, несколько раз хорошо. И это все.
Все уже ясно. Когда появится правительство, удовлетворяющее нас, — нас не будет. Когда появятся законы, разрешающие нам, — нас не будет. А когда они войдут в действие — и детей наших не будет.
Свалки не бояться — тогда ее не будет. Землю брать — тогда она будет. Свободу держать зубами. Вождей, живущих с нами параллельно, угробивших нашу юность, — давить. И ничего не бояться. Хватит кому бы то ни было когда бы то ни было распоряжаться нашей жизнью. Каждый сам знает, когда ее закончить.
Землю надо любить. Воду надо любить. Чистый воздух надо любить. Детей надо захотеть.
Оскорбить может только плохой человек. Хороший уйдет от твоей обиды.
Скупой платит дважды, тупой платит трижды. Лох платит всю жизнь.
Одна из бед новой России, что понятия «ум», «честь» и «совесть» стали взаимоисключающими.
Не позволяй себя любить, не мучай никого.
Цени все короткое: спектакль, книгу, курс лечения.
Надо уметь уходить с плохого фильма. Бросать плохую книгу. Уходить от плохого человека. Их много.
Счастье — случай. Говорю как очевидец, как прагматик. Счастье, если тебе приносят ужин, а ты не можешь оторваться. Счастье, когда ты выдумываешь и углубляешься, а оно идет, идет, и чувствуешь, что идет. Такой день с утра, за что бы ты ни взялся. И вокруг деревья, и солнце, и пахнет воздух, и скрипит снег, а ты тепло одет. Или в дождь, когда ты в плаще на улице и льет, а ты стоишь. И счастье — это человек. И путешествие не путешествие, и Африка не Африка, если его нет. А один маленький, нежный, невозможный.
Ум — это не эрудиция, не умение влезть в любую беседу, наоборот, или, как сказал один премьер, отнюдь. Ум не означает умение поддерживать разговор с учеными. Если ты умный, ты поймешь, что ты ничего не понимаешь. Ум часто говорит молча. Ум чувствует недостатки или неприятные моменты для собеседника и обходит их. Ум предвидит ответ и промолчит, если ему не хочется это услышать. И вообще, ум что-то предложит.
Глупость не предлагает. Глупость не спрашивает. Глупость объясняет.
Вообще, мне кажется, что мужество — это не та смелость, которая есть и у бандита, это что-то, связанное с другими людьми.
Отсутствие воспитания помогает говорить. Наличие — слушать.
Что наша жизнь? Свет в конце тоннеля есть. Свет есть. Только тоннель, сука, не кончается.
Патриотизм — это четкое, ясное, хорошо аргументированное объяснение того, что мы должны жить хуже других.
А я говорю: чтобы нашими людьми руководить, надо с утра немного принять. Не для удовольствия. Просто чтобы понять своих трудящихся.
Если вам говорят, что вы многогранная личность, — не обольщайтесь. Может быть, имеется в виду, что вы гад, сволочь и паразит одновременно.
Если ты споришь с идиотом, то, вероятно, то же самое делает и он.
Мыслить так трудно, поэтому большинство людей судит.
Оптимист верит, что мы живем в лучшем из миров. Пессимист боится, что так оно и есть.
Порядочного человека можно легко узнать по тому, как неуклюже он делает подлости.
Если вам долго не звонят родственники или друзья, значит у них все хорошо.
