Марья, работавшая на грядках с огурцами, резко выпрямилась, смахнула со лба влажную прядь волос и, наскоро вытерев запыленные ладони о передник, побежала через весь двор, сердце ее трепетно забилось в предвкушении. Солнце ласково касалось ее щек, а в воздухе витал сладкий аромат цветущей липы.
— Давай же, скорее! — почти выхватила она конверт из рук почтальонки, пальцы ее дрожали от волнения, когда она бережно, чтобы не порвать, начала разворачивать пожелтевшую бумагу. Глаза быстро скользили по выведенным чернилами строчкам, и по лицу ее разлилось сияющее, счастливое выражение, от которого будто посветлело все вокруг.
— Ну что, Марьяша, какие вести? — приподняв бровь, с нескрываемым любопытством поинтересовалась Ольга, опираясь на столбик калитки.
— Героя ему присвоили, представляешь? Мой супруг — настоящий герой! — воскликнула она, прижимая драгоценный листок к груди, словно пытаясь вобрать в себя каждое написанное слово. — Оленька, он скоро будет дома, так он пишет, на целый месяц его отпустили, на побывку!
— Целый месяц? Вот это удача! Ну, будь здорова, пойду, другим разнесу, — с легкой, горьковатой ноткой в голосе произнесла Ольга, чей собственный муж пал еще два года назад, когда чужая сила вошла в их родные края и надолго обосновалась в селе, принеся с собой страх и горе.
Тогда, в знойном августе сорок первого, чужеземцы взяли село Нижние Дубки, выдвинув жителям суровый ультиматум — либо они живут тише воды, ниже травы, признавая новую власть, либо всех ждет неминуемая гибель. Еще до прихода врага почти всех мужчин забрали на фронт, остались лишь те, кто был непригоден к службе. Супруг Ольги, оставшийся без руки еще во время финской, обладал буйным, непокорным нравом и пылким чувством справедливости, что не позволило ему склонить голову, за что он и поплатился жизнью, став суровым уроком для остальных. Год назад село было освобождено, и люди наконец смогли вздохнуть полной грудью — теперь они получали письма с передовой и сами писали своим защитникам, могли по разрешению председателя ездить в город, но самое главное — это принесло несказанное облегчение женщинам. Хотя захватчики и выбрали себе нескольких девушек, остальные жили в постоянном страхе, что их постигнет та же участь. Марья тоже боялась, ведь она была писаной красавицей. Когда враг вошел в село, она была на сносях, что и спасло ее тогда. Она денно и нощно молила небеса сохранить дитя, наслушавшись страшных историй о том, как в соседних селах чужеземцы бесчинствовали. Но Пауло, начальствовавший над оккупантами, велел своим подчиненным сдерживать порывы, полагая, что обоснуются они здесь надолго, и решил, что негоже настраивать против себя народ, которым предстоит управлять. Его нужно было просто держать в ежовых рукавицах и страхе.
Марья родила дочурку Веронику, и к тому времени о ней позабыли; она отсиживалась в своем домике на отшибе, на самом краю села, боясь лишний раз показаться на глаза. Когда девочке было пять месяцев, в село вошли освободители, выбив чужаков. И тогда Марья наконец смогла отправить весточку супругу, сообщив, что у него родилась прекрасная дочь; в ответном письме она узнала, что он уже был удостоен боевых наград. Потом пришли известия о двух ранениях, а теперь — о высшей награде и долгожданном возвращении.
В субботу, истопив баню до хрустящего жара, она с наслаждением вымылась сама и выкупала дочурку, наварила целый чугунок ароматных щей, испекла румяные лепешки и достала из прохладного погреба запотевший кувшин с квасом. Вот-вот ее Никита должен был приехать, он велел ждать его именно в субботу. День уже клонился к вечеру, последний канатный переправлялся в восемь, а значит, сейчас он где-то у реки…
В нетерпении выглядывая в запотевшее окошко, Марья не могла усидеть на месте — она не видела мужа с самого июля сорок первого, пролетело целых два года…
И вот на пыльной дороге, озаренной последними алыми лучами заходящего солнца, показалась знакомая фигура. Она узнала его сразу, по особой, лишь ему свойственной походке. Схватив на руки дочь, Марья стрелой вылетела из дома и выбежала за калитку, застыв в ожидании, пока он не подошел совсем близко.
— Никита, — прошептала она, уткнувшись лицом в его грубую гимнастерку, и тихие, счастливые слезы покатились по ее щекам.
— Радость моя, я здесь, дома… — он нежно погладил ее по волосам, и в его прикосновении была вся тоска долгих лет разлуки.
Чуть отстранившись, он бережно принял из ее рук девочку и прижал к себе, как самое дорогое сокровище:
— Давай же познакомимся, Вероничка! Я твой папка!
Девочка с нескрываемым любопытством разглядывала высокого незнакомца, который так ласково гладил ее по спинке, и засунула маленький пальчик в рот.
— И не плачет, вот чудеса-то, — счастливо рассмеялась Марья. — Обычно, если кто из мужчин берет ее на руки, тут же заливается криком!
— Чувствует, моя крошка, родную кровь, — улыбнулся он в ответ.
На следующий день в их скромном дворе собрался, казалось, весь народ. Кто что мог, принес из дома — праздновали и присвоение высокого звания, и долгожданную побывку солдата.
Две недели пролетели как один миг, Никита, несмотря на перенесенные ранения, держался молодцом и за это время успел переделать множество дел, требующих мужской силы и сноровки.
— Марья, а как вы тут сами управляетесь без председателя? Я слышал, Степан скончался два месяца назад, — спросил Никита у супруги, когда они вечером сидели на крылечке.
— Да как может, потихоньку справляемся. Его вдова, которая была в курсе всех дел, сейчас временно исполняет обязанности. Конечно, нелегко… Всем ясно, что она во многом не сильна, но обещали вскорости прислать толкового человека.
— Ладно, коли так… Знаешь, о чем я подумал? Когда все это закончится, нам нужно попробовать перебраться в город. Тебе же нужно учиться, а я мог бы преподавать в школе, а то здесь одно учебное заведение, да и то на краю света.
— Ты прав, ближайшая школа аж в восемнадцати километрах, не наездишься. Может, через управление попробовать ходатайствовать? Ведь до всего этого, когда ты окончил педагогический, тебя же хотели направить по распределению.
— Хотели, да не успели. Ничего, обо всем этом еще успеем поговорить. Сначала нужно от врага окончательно избавиться.
Спустя два дня после этой беседы всех жителей села созвали на площадь перед зданием сельсовета.
— Чего хотят, не ведаешь? — поинтересовалась Марья у своей матери, которая пришла на собрание раньше нее.
— Говорят, дочка, председателя нового нам прислали.
— И хорошо, а то Глафира совсем не справляется.
Им и правда представили молодого, но с виду серьезного мужчину, который, взойдя на крыльцо, поднял левую руку, призывая к тишине.
— Здравствуйте, я ваш новый председатель — Григорий Потапович Зарубин!
Народ шумно загудел, приветствуя нового руководителя.
— Чтобы обо мне не ходило лишних пересудов, сразу сообщу некоторые сведения. Я уроженец соседнего села, Верхние Дубки, воевал с августа прошлого года, получил шесть ранений, два из них в правую руку, оттого и был демобилизован. Образование у меня имеется, а раз я почти ваш земляк, мне и предложили возглавить ваше село. Я познакомлюсь с каждым, вы расскажете, на каких работах задействованы, проведу перепись, и с понедельника приступим к выполнению планов, которых ждут от нас там, — он многозначительно поднял палец к небу. — Жду вас в своем кабинете.
Односельчане заходили по одному, по двое, и выходили они с довольными лицами, приговаривая, что мужик он толковый, дело свое знает.
Когда подошла очередь Никиты и Марии, они вошли вместе.
— Так, присаживайтесь. С кого начнем?
— Захарова Мария Семеновна, тысяча девятьсот двадцать первого года рождения. Замужем, дочь Вероника, двадцать второго января тысяча девятьсот сорок второго года. Работаю на покосе.
— Грамоте обучены?
— Мой супруг — педагог, — она обернулась и с нежностью посмотрела на Никиту. — Он сам обучил меня. В школе не училась, отец не пускал, далековато. Но Никита научил меня и читать, и писать, и считать. В его отсутствие я занималась сама, время даром не теряла.
— А вы, выходит, педагог… — устремил на него внимательный взгляд Григорий Потапович.
— Так точно, преподаватель русского языка и литературы.
— Представьтесь, пожалуйста.
— Захаров Никита Викторович, тысяча девятьсот восемнадцатого года… — он не заметил, как Григорий Потапович чуть заметно вздрогнул. — Уроженец здешних мест, супруг Марии Семеновны, есть дочь Вероника. Имею высшее образование, на данный момент нахожусь в краткосрочном отпуске после присвоения звания Героя Советского Союза за проявленные в боях заслуги. Вот, имеется наградной лист…
Григорий Потапович взял предложенные документы и стал внимательно их изучать, сурово хмуря густые брови.
— Вы прожили здесь всю жизнь? Это точно ваши документы?
— Безусловно! — удивился Никита. — А что, есть сомнения? Любой житель села подтвердит, что я — это я. Следующими зайдут мои родители, можете у них спросить. А в чем, собственно, дело?
— Ни в чем, товарищ, ступайте, вы свободны.
На следующий день Никита занимался заготовкой дров на зиму, Мария хлопотала по хозяйству, а Вероника в это время сладко спала в своей колыбели, обняв сшитого матерью из лоскутков и набитого ватой мишку. Мария была безмерно счастлива, и лишь одна мысль омрачала ее радость — через десять дней супругу вновь предстояло отбыть на фронт. Она молилась, чтобы все поскорее закончилось и он вернулся домой навсегда. Она мечтала о большом доме, полном ребячьих голосов, о том, что ее любимый будет каждую ночь засыпать рядом. Она поглядывала на него через окно и улыбалась. И вдруг ее внимание привлек нарастающий шум со стороны дороги. Машина? Откуда? Сердце ее екнуло и застучало с тревожной частотой, когда она услышала, что автомобиль остановился прямо у их калитки. Вытерев руки о передник, она выскочила на крыльцо как раз в тот момент, когда люди в форме уже входили во двор.
— Захаров Никита Викторович, верно?
— Да, я. А в чем дело? — с недоумением посмотрел на них Никита.
— А что же вы, товарищ, не на фронте? Дезертировали?
— Никак нет, у меня законный отпуск, сейчас все бумаги предъявлю. — Никита кивнул жене, и та бросилась в дом за документами. Старший из приехавших, пробежавшись глазами по листкам, усмехнулся:
— Герой, значит…
— Командование счло, что я заслужил это звание. В чем причина вашего визита, товарищи?
— А твое командование в курсе, что ты до войны прикончил троих человек?
— Что? — лицо Никиты вытянулось и побелело. — Каких троих человек?
— Жителей соседнего села Верхние Дубки. Зарубиных Тамару и Петра, а также их сына Василия, пяти лет от роду.
— Это какая-то ошибка! Я таких людей даже не знаю и в том селе ни разу не был!
— Ошибки быть не может. Захаров Никита Викторович тысяча девятьсот девятнадцатого года рождения, верно?
— Нет, тысяча девятьсот восемнадцатого.
— Это не имеет значения. Дату и подделать можно.
— Да я никого не убивал! С какой стати мне это делать, если я этих людей в глаза не видел?
— Вот это мы и выясним. — Его грубо скрутили и повели к черному автомобилю. Мария, в отчаянии голося, умоляла людей в форме одуматься, кричала, что ее муж невиновен, что он герой, требовала связаться с его командованием, но ее лишь оттолкнули, и, захлопнув дверцу, бросили пренебрежительно: — Разберемся!
Мария рыдала, опустившись на землю; вокруг уже собралась толпа, но она, не в силах выносить любопытные взгляды, встала и, закрывшись в доме, отгородилась от всего мира. Когда первые слезы отчаяния уступили место трезвому осмыслению, она отправилась в сельсовет.
— Григорий Потапович! Здравствуйте.
— Здравствуйте, товарищ Захарова. С чем пожаловали?
— Мой муж… Это ваших рук дело? — она сверкнула глазами, в которых плескалась боль и ярость.
— Ваш супруг — преступник. И он понесет заслуженное наказание!
— О чем вы говорите? — еле слышно прошептала она, чувствуя, как горло сдавил спазм. — Он не может быть преступником, с чего вы это взяли? Я еще вчера заметила ваш странный взгляд и наводящие вопросы…
— Товарищ Захарова, — он с силой стукнул ладонью по столу. — если ваш муж не виновен, то его отпустят. А коли виновен, то пусть отвечает по всей строгости закона!
— Я не уйду отсюда, пока вы мне все не объясните, — прошипела она, и в ее глазах вспыхнул огонь непоколебимой решимости. — Сначала скажите, с чего вы решили, что мой муж преступник, да еще и сообщили об этом куда следует. У вас что, личные счеты?
— Садитесь, — устало вздохнул он. — Садитесь и слушайте, может, тогда вы поймете, с каким чудовищем жили все это время и от кого родили дитя.
Дрожащими руками, отодвинув стул, Мария опустилась на него и устремила на председателя пристальный, испытующий взгляд.
— В мае тысяча девятьсот сорок первого года мой брат Петр со своей супругой Тамарой и маленьким сыном Василием отправились в город на свадьбу к сестре Тамары. Спустя три дня, когда они не вернулись, я поехал их искать и нашел… на столе у патологоанатомов. Они были без документов… В ходе следствия выяснилось — они возвращались на второй день после торжества домой. Стояло раннее утро, они спешили к станции и, срезая путь по безлюдному переулку, стали жертвой ограбления. С Петра тогда сняли дорогой костюм, подаренный ему отцом на свадьбу, с Тамары — серьги, сделанные еще в дореволюционные времена, фамильную реликвию. Видимо, Петр оказал сопротивление, за что их всех и убили, не пощадив даже малого ребенка. — По лицу Григория Потаповича покатились слезы, когда он дошел в своем рассказе до племянника. — Ради клочка ткани, пары сережек и горстки рублей они лишили жизни целую семью. Это отъявленные нелюди!
Следствие установило, что это дело рук банды, орудовавшей в городе уже полгода, но главарей так и не нашли. Потом меня призвали на фронт, а вернувшись, я узнал, что часть шайки была переловлена, не хватало только двоих — Мухина Дмитрия, собственно, главаря этой банды, и новичка — Захарова Никиты. Он присоединился к ним как раз перед тем, как… как они лишили жизни моих родных. Эти твари словно сквозь землю провалились.
— Но почему вы решили, что это мой Никита?
— Ошибки быть не может, все сходится. По показаниям одного из задержанных, Захаров был уроженцем одного из близлежащих сел, его называли «ученым», такую кличку ему дали. А ваш супруг — учитель, ведь верно?
— Верно. Но я уверена, это просто совпадение. Это же легко проверить — в мае мы были здесь, в деревне, никуда не уезжали. У нас самих как раз свадьба была.
— Прямо никуда…
— Ну, к тетке один раз в город съездили…
— Дату помните?
— Нет, конечно. Приблизительно в конце месяца. Но это не он, клянусь вам. Он бы никогда, тем более, ребенка…
— Разберутся, если не виновен, то отпустят, — горько усмехнулся он.
— А Мухин? Его поймали?
— Нет, к сожалению. Но думаю, что скоро узнаем, где он прячется.
Мария поняла, что больше ничего не добьется от председателя. Повесив голову, она вышла из сельсовета и тут же наткнулась на Глафиру, вдову прежнего главы.
— Марьяша, неужто правда, твой-то в банде состоял и столько народа погубил? Мать честная, что творится! Говорят, с десяток людей…
— Чтоб у тебя язык отсох! — сгоряча выкрикнула Мария и пошла прочь, чувствуя, как по спине растекается жгучий стыд и обида.
Она провела всю ночь в мучительных раздумьях, не зная, как доказать невиновность мужа, но ничего путного в голову не приходило. Одна надежда — что во всем разберутся… А если нет? Нужно найти Мухина. Но как? Его ищут уже два года.
К Никите ее не пускали, ссылаясь на инструкции. Спустя месяц ей пришло официальное уведомление и копия приговора. Он дал признательные показания, и ему была вынесена высшая мера. Но, принимая во внимание его боевые заслуги, приговор был заменен на пятнадцать лет лишения свободы в исправительно-трудовом лагере. Звания он был лишен сразу после вынесения приговора.
Мария смотрела на бумаги и не верила своим глазам. Он признался… Как? Как он мог признаться? Неужели он и вправду был причастен? Но когда бы он успел? Это чудовищная ошибка. Да, они пробыли в городе тогда неделю, но он почти все время был рядом с ней, лишь изредка отлучался по каким-то своим делам и дважды ходил на реку на рыбалку с ночевкой. Но всегда возвращался с уловом. Нет, этого не может быть! Он не способен на такое!
Но глаза неумолимо выхватывали из текста роковую строку, где черным по белому было написано о его признании…
***
Целый год люди в селе поглядывали на нее искоса, перешептывались за спиной, а некоторые открыто насмехались и проявляли презрение. Словно это она была соучастницей. По ночам Мария выплакивала все слезы. Она не могла и не хотела верить в эту чудовищную правду. Григорий Потапович, увидев однажды, как пренебрежительно женщины обходят ее стороной во время сенокоса и как она одиноко сидит в сторонке в перерыве, подозвал ее к себе.
— Грамоте обучена?
— Никита учил.
— Собирайся, пойдешь работать в сельсовет. Глафира прихворнула, а мне помощник нужен, писать много приходится, а рука повреждена, будешь все протоколы вести сама.
— Нет!
— Что значит — нет? — удивленно нахмурился он.
— Вы ведь меня тоже ненавидите?
— За что? Ты здесь при чем? Ты же ничего не знала о делах своего супруга, ведь так? Я ненавижу его за то, что он отнял у меня самых близких. А тебе я сочувствую, не дадут тебе здесь спокойной жизни.
— Вот именно потому, что вы ненавидите моего любимого человека, я не приду к вам работать. Я останусь здесь, на поле.
— Ты его до сих пор любишь? — глядя ей прямо в глаза, спросил он.
— Да! Я люблю его. Я не верю до конца, что это сделал он.
— Но сомнения-то есть, верно? — он усмехнулся и, развернувшись, ушел.
Вечером, забрав Веронику от матери, Мария шла домой мимо сельсовета и увидела стоявшего у крыльца Григория Потаповича. Он смотрел на нее и жевал соломинку. В его взгляде не было ни капли презрения или ненависти, а когда она поравнялась с ним, он окликнул девочку и протянул ей леденец.
— Вчера из города привез. — Мария тихо поблагодарила его и собралась идти дальше, но он мягко остановил ее: — Зайдите ко мне на минуту.
Она послушно поднялась по ступенькам и зашла вслед за ним в кабинет.
— Послушайте… Я вижу, как вы отдалились ото всех с тех пор, как арестовали вашего мужа. В чем причина?
— Это же село, здесь вечно судачат… Меня считают женой бандита и не верят, что я ничего не ведала, — она тяжело вздохнула.
— Я верю, что вы были в неведении. Я же вижу, как вам тут нелегко. Подумайте еще раз о моем предложении. Здесь, при мне, вас никто не посмеет обидеть. А уж если я не верю в вашу причастность, то и другие вскоре перестанут языки чесать, если вы согласитесь здесь трудиться.
— Я не знаю, мне нужно подумать…
— Собственно, думать не о чем, я уже оформил ваш перевод документально. Завтра жду здесь в половине восьмого. Вы свободны. — Он уткнулся в бумаги, давая понять, что разговор окончен.
***
Прошло еще два года. Мария работала у Григория Потаповича в сельсовете, и вскоре люди перестали тыкать в нее пальцами и обзывать бандиткой; казалось, все позабыли ту злосчастную историю. Одно лишь не давало ей покоя — председатель стал проявлять к ней явные знаки внимания, но она делала вид, что не замечает их.
Однажды он спросил у нее напрямую:
— В чем дело? Неужели я тебе несимпатичен?
— Ну почему же… Вы видный мужчина, добрый, заботливый, к моей дочке хорошо относитесь, но… не к чему это все.
— Что мешает нам быть вместе?
— Ошибка. Я не верю, что это совершил мой муж. Он вернется и все объяснит.
— Что он объяснит? Он же вину признал, чего тебе еще? У нас в стране правосудие справедливое, никто просто так в лагере не сидит. Без вины не наказывают!
— И все же я не могу… В конце концов, если вы правы, то я — супруга того, кто повинен в гибели вашей семьи.
— Опять за свое… Мы же с тобой это уже обсуждали.
— Григорий Потапович, простите, но не могу я так. Я не люблю вас. Я вообще никого больше не смогу полюбить так, как Никиту.
— Прости меня. Просто ты мне очень нравишься, и, кажется, я в тебя влюбился. Тебе стоит лишь сказать «да», и я сделаю все, чтобы ты была счастлива.
Мария покачала головой, и он, молча, вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
На следующий день Григорий Потапович вел себя на работе как ни в чем не бывало, словно и не было вчерашнего тяжелого разговора.
— Мария, нужно в город отвезти отчеты. Справишься?
— Справлюсь.
— Андрей довезет тебя до станции, а вечером будет ждать, ты успеешь.
— Григорий Потапович, а можно мне на пару дней отгул взять? Хочу тетку навестить, она в последнее время нездорова.
— Ладно, один день. Послезавтра чтобы была на работе.
— Спасибо вам! — она искренне обрадовалась. Предупредив мать о своем отъезде, она быстро собрала нехитрые пожитки, и вскоре Андрей уже довез ее до станции; еще через час она была в городе. Она уже не в первый раз выполняла поручения председателя, и на этот раз ноги сами понесли ее по знакомому маршруту. Сдав отчеты в управление, она села в трамвай и поехала к тетке. Но дома ее не застала — дверь открыл незнакомый мужчина.
— Э-э… Здравствуйте… Я племянница Надежды Семеновны, Мария.
— А, Машенька! Проходите, Надежда много о вас рассказывала.
— А где тетя?
— Она в больнице, — грустно вздохнул мужчина. — Случился инфаркт, но врачи сделали все возможное, она уже на поправке.
— А вы, простите, кто?
Мужчина слегка смутился и неуверенно ответил:
— Василий Николаевич. Я… друг Надежды.
Мария многозначительно улыбнулась. Муж Надежды скончался еще в тридцать восьмом, женщина она была еще не старая, вполне могла позволить себе новые отношения.
Час спустя Мария была уже в больнице — Василий не отпустил ее, пока не накормил с дороги и не напоил крепким чаем. В больнице она разыскала заведующего отделением и узнала, что кризис миновал, тетя поправляется и через неделю уже выпишется домой.
— Навестить ее можно?
— Да, конечно, прямо по коридору, четвертая дверь направо.
Тетя очень обрадовалась нежданному визиту племянницы, они мило побеседовали, и Надежда Семеновна успокоила ее, что здоровье уже вне опасности, все плохое позади.
— Василий… Кто он такой?
— Познакомились уже? — Надежда Семеновна покраснела. — Мы уже третий месяц вместе живем.
— Просто живете?
— Замуж пока не зовет. Да и зачем нам в наши-то годы? Мы хорошо ладим.
— А кто он по жизни?
— Служил на фронте, в сорок втором комиссован по ранению. Сейчас вот здесь обосновался, работает на заводе.
— А семьи у него в таком-то возрасте нет?
— Нет, только племянник Лев, он здесь же, при больнице, дворником трудится. Говорит, во время войны в блокадном городе был водителем трамвая, еле выжил. Хочешь, познакомлю? Не смотри, что дворник, на самом деле человек интересный, умный. Математического склада ума, я бы сказала.
— Математический склад ума, а работает дворником? — скептически усмехнулась Мария.
— А что тут удивительного? Может, у него были причины выбрать вместо института руль трамвая. Пойдем, посидим на улице, сама с ним пообщаешься.
Мария и Надежда Семеновна вышли и присели на скамейку; Лев в это время подметал территорию в нескольких метрах от них. Завидев Надежду, он подошел поздороваться.
— Познакомься, Лев, это моя племянница Мария, она из Нижних Дубков приехала меня проведать.
— Очень приятно. Ваша тетя часто вас вспоминает. Надолго в город?
— Завтра к вечеру уеду.
Они разговорились, и Мария отметила, что Лев и вправду интересный собеседник, чувствовалось, что человек явно не на своем месте.
— Мария, а позвольте вам сегодня вечером показать город? — неожиданно предложил он.
— Правда, Машенька, что тебе с Василием в четырех стенах сидеть? Сходите, погуляйте, — поддержала Надежда его инициативу.
— Я… не знаю… как-то неловко… — Мария начала раздражаться от этого навязчивого сватовства. Но потом подумала — а чего и правда сидеть вечером в пустой квартире? Завтра она уедет и забудет про этого Льва. Встретив его умоляющий взгляд, она сдалась. — Хорошо, зайдите за мной после работы. Адрес тети знаете?
Он кивнул.
Они гуляли с Львом до самых сумерек, а вечером, когда он провожал ее до квартиры, навстречу вышел Василий.
— Деточка, ты проходи внутрь, а мне надо с Левой пару слов сказать. Я мигом. На плите супчик, поешь, с дороги-то проголодалась, чай.
Мария вошла, а Василий, наоборот, вышел на лестничную клетку, что очень ее удивило — почему бы не пригласить племянника в дом? Может, стесняется, все-таки это не его жилье.
За дверью послышалось недовольное ворчание, и Мария не смогла перебороть любопытство. Ей было непонятно, за что Василий так отчитывает племянника, который показался ей вполне симпатичным, и она даже почувствовала к нему легкую симпатию.
— Муха, не лезь не в свое дело! — зловеще прошипел Лев. — Какое тебе дело?
— Слышь, Соловей, на кой ляд тебе эта девка? — услышала Мария злобный шепот Василия.
— А на кой ляд тебе эта баба? — дерзко парировал Лев.
— А жить мне где, остолоп? Или в дворники пойти, как ты? Вместо того чтобы с бабами по городу шляться, лучше схрон ищи.
— Я тебе сотый раз говорю — нет их нигде.
— Их приняли без цацок, значит, успели куда-то припрятать.
— А сам-то чего?
— Ты еще указывать мне будешь? Хватит ерундой страдать, займись делом. Мы и так тут уже несколько месяцев торчим, а толку ноль. Мне вовсе не улыбается на этой жабе жениться, а она уж замуж торопит.
— И женился бы, чего тебе, тетку бы порадовал.
— Ага, с липовыми документами да под венец. Я что, дурак?
Они все еще пререкались, но Мария уже не слышала их. Ей стало страшно. Из обрывков фраз она поняла, что эти мужчины — не те, за кого себя выдают. Боже правый, бедная Надежда… Но кто они такие?
Весь остаток вечера она старалась избегать Василия, но тот, казалось, и не подозревал, что она невольно подслушала их разговор. Когда Василий зашел в квартиру, она сидела за столом и делала вид, что ужинает.
— Что-то ты не в себе? Мой племянник тебя не обидел? — спросил он, когда Мария вышла из ванной, умытая перед сном.
— Нет, что вы! — она выдавила натянутую улыбку. — Я за тетю переживаю, инфаркт — дело серьезное.
— С ней все будет в порядке, я рядом.
— Василий, а вы где работаете?
— На заводе.
— Дело хорошее, — кивнула она. Она вспомнила, с каким пренебрежением Василий отзывался о работе дворника и о том, что ему негде жить. А рабочим на заводе обычно предоставляли место в общежитии. Ей показалось, что Василий врет.
Всю ночь она промаялась без сна, обдумывая услышанное. К утру она приняла решение — нужно идти в милицию. Даже если ей все почудилось, проверить их документы не помешает. В крайнем случае — извинится перед Василием и Львом.
— Ты куда с утра пораньше? — спросил он, встретив ее в коридоре уже одетой.
— Я вчера отчеты сдала, велели сегодня зайти, вдруг вопросы возникнут.
— А, ну ступай. Когда в деревню?
— К вечеру. Лев обещал днем зайти.
Она не могла не заметить сердитый, колючий взгляд Василия.
***
— Как вы сказали, они друг друга называли? — переспросил полный, представительный мужчина в форме, сидевший за массивным столом в кабинете.
— Муха и Соловей.
— И что именно в этом разговоре показалось вам подозрительным?
— Да все! Они говорили о каком-то схроне, о «цацках», будто что-то ищут.
— Вот что, товарищ Захарова — думаю, нам стоит проверить этих субъектов. Если «цацки» ищут… Как же надоели эти мародеры, после войны просто разгул преступности! — с силой стукнул он кулаком по столу.
***
Василия и Льва задержали прямо в тот же день. Вечером Мария, как и планировала, уехала домой, не сказав тетке ни слова.
А спустя четыре дня к ней в село вновь приехали сотрудники, чтобы повторно допросить и оформить протокол.
— Кто они? И правда преступники?
— Любовь Игоревна, с вашей помощью мы выловили крупную рыбину. Василий — это Мухин Дмитрий Иванович, мы за ним шесть лет охотимся.
— А он тут, под самым носом, — с горькой иронией пробормотала Мария.
— Его подельники, как мы их ни обрабатывали, давали такие разные описания, что по всем фотороботом выходил будто бы совершенно другой человек. И фотографии его у нас не было, вот он какой ловкач, — развел руками оперуполномоченный. — Осторожный, но страсть к чужим драгоценностям его и сгубила. Вышка ему теперь светит.
— А как вы удостоверились, что это именно он?
— Ну, несмотря на разногласия в описаниях, его сообщники все же назвали одну общую деталь — шрам на животе от ножа и след от пулевого ранения на руке. Да еще на левой груди у него наколота буква «М». Сейчас выясняем, где он скрывался все эти годы и кто такой его племянник. Тот молчит, как воды в рот набрал, да и Мухин не спешит раскрываться.
— Соловей он представился… — задумчиво теребила прядь волос Мария. — А что если… — Внезапная догадка осенила ее, она даже перестала дышать.
— Что если? — переспросил опер.
— Что если это Захаров?
— Знаете, перед тем как к вам ехать, я навел справки — Захаров ваш супруг, и он уже отбывает наказание.
— Послушайте, я же еще тогда говорила, что это ошибка! Скорее всего, моего мужа просто осудили по ошибке, как полного тезку того бандита. У них даты рождения разные, но никто не стал вникать, решили, что он ее подделал, и даже проверять не стали.
— На что вы намекаете? — сурово нахмурился мужчина. — Что наши органы работают спустя рукава? Что в лагере томится невиновный? Таких ошибок у нас не бывает! Сами под статью можете попасть!
— Да послушайте же вы меня! Он его Соловьем называл, а я видела этого лже-Льва. Он совсем не похож на дворника или водителя, по нему видно — человек образованный и умный. А Григорий Потапович как-то обмолвился, что Захарова в банде «ученым» звали. Проверьте, умоляю вас!
— Вы просто пытаетесь выгородить своего мужа.
***
Но что бы он ни говорил, правда всплыла на седьмом по счету допросе. Тогда-то и стало окончательно ясно, что настоящий преступник — полный тезка ее мужа. Но узнала она об этом лишь спустя полгода, когда на пороге ее дома возникла худая, исхудавшая, но до боли родная фигура.
— Никита! — Она бросилась к нему, с трудом узнавая в этом осунувшемся человеке своего сильного, красивого супруга.
— Милая моя, я дома, теперь все будет хорошо.
Под пристальными, теперь уже не осуждающими, а скорее любопытными взглядами односельчан они вошли в свой родной дом.
Накормив мужа и узнав, что его полностью оправдали, осудив настоящего виновника, Мария задала вопрос, который все это время не давал ей покоя:
— Никита, зачем ты признал вину?
— Там умеют очень убедительно уговаривать, — горько усмехнулся он.
Мария все поняла без лишних слов.
— А если бы… Господи, тебя спасло только то, что ты герой, а иначе бы высшая мера и… — она содрогнулась, представив ужасную альтернативу.
— Тихо, тихо, девочка моя. Все это теперь позади, нужно забыть, как страшный сон.
— Забудешь тут… Почти четыре года лагерей…
— Кстати, как Надежда перенесла эту историю?
— Тяжело. Из больницы ее выписали только через два месяца, все это время она была под постоянным наблюдением врачей. Она переживала не столько из-за того, что посадили человека, который втерся к ней в доверие, сколько от осознания, что столько времени жила под одной крышей с опасным преступником. Но сейчас у нее все наладилось, она теперь со своим лечащим врачом по вечерам в парках гуляет, — с легкой улыбкой ответила Мария.
— Любовь моя, я всем обязан тебе. Это именно ты помогла изобличить настоящего негодяя.
— Нет, Никита, это высшие силы нам помогли, не иначе… Это судьба распорядилась так, что Мухин познакомился именно с моей тетей, что она попала в больницу, где Соловей работал дворником… Это небеса дали нам шанс вновь быть вместе.
Муж с удивлением посмотрел на нее.
— Не смотри так… Просто когда ты ушел на фронт, я молилась за тебя, когда тебя осудили, я тоже усердно молилась. С самого детства я верила, что есть высшая справедливость и что нас не оставят в беде. И мои молитвы были услышаны.
— Да, высшая сила есть, раз она послала мне тебя, — Никита крепко обнял ее, и в этом объятии был весь смысл их долгого и трудного пути друг к другу.
Эпилог
Григорий Потапович стоял у окна своего кабинета и смотрел вслед удаляющейся повозке, на которой уезжали Никита, Мария и их подросшая дочь Вероника. Месяц назад Захаров лично пришел к нему и попросил разрешения на переезд в город. И он не смог отказать, отпустил его, дав положительную характеристику как педагогу, которому полностью вернули все звания и честное имя.
И сейчас он увозил ту, что навсегда поселилась в его сердце. Он больше не мог видеть, как его любимая счастлива с другим человеком.
— Прощай, любовь моя. Будь счастлива, — тихо прошептал он в стекло.
— Вы это кому там шепчете, Григорий Потапович? — послышался сзади молодой, звонкий голос. Это была Елена, одна из лучших доярок на ферме.
— А? Никому, — он обернулся к ней.
— Григорий Потапович, а не прогуляться ли нам сегодня вечерком? — смело предложила она, глядя на него с открытой улыбкой.
Он внимательно оглядел ее с ног до головы. Молодая, полная жизни, с ясными, добрыми глазами.
— А почему бы и нет? — ответил он, и впервые за долгое время его улыбка была искренней.
А правда, почему бы и нет? Пора было наконец выкинуть мысли о Марии из головы и начать новую главу своей собственной жизни. Утро нового дня обещало новые надежды.
