Хрустальный снег под ногами издавал мелодичный, но безжалостно громкий хруст, будто крошечные алмазы рассыпались под тяжестью шагов. Каждый выдох превращался в маленькое облачко, которое тут же растворялось в ледяном воздухе. Свирепый холод, пронизывающий до самых костей, настойчиво пробирался сквозь шерстяную ткань пальто, невзирая на теплые чулки и плотную юбку. Молодая женщина по имени Варвара Михайловна, поправив на плечах выцветшую, но еще теплую шаль, пыталась отогреть озябшие, почти онемевшие пальцы коротким дыханием. Господи, до чего же суровой и беспощадной выдалась эта зима.
С большим усилием она подошла к знакомому, массивному зданию школы, и ей с трудом удалось сдвинуть с места тяжелую, обледеневшую дверь, от которой веяло ледяным сквозняком. Руки ее ослабели и плохо слушались. Переступив порог и попав в спасительное, почти домашнее тепло, Варвара направилась к учительской, но была тут же остановлена своей ученицей — невысокой девочкой-пятиклассницей с двумя аккуратными светлыми косичками.
— Варвара Михайловна, здравствуйте. Я принесла ваши варежки, вы вчера оставили их на подоконнике в классе, а я забрала домой, чтобы они не потерялись.
— Спасибо, Верочка. Я уже начала волноваться, думала, что они пропали навсегда. Ты не забыла, что сегодня твоя очередь дежурить вместе с Ксенией?
— Да, конечно, помню, — кивнула девочка, и в ее глазах мелькнула тень беспокойства. — А можно, чтобы Ксения сегодня не дежурила? Ей сейчас не до этого.
— А что случилось? — встревоженно посмотрела на свою ученицу Варвара Михайловна, интуитивно чувствуя недоброе.
— У нее большое горе. С матерью беда, ее в больницу забрали.
Варвара Михайловна резко развернулась и, минуя учительскую, прошла прямо в свой класс, где уже собралась добрая половина учеников. Они тесным кольцом окружили парту, за которой, опустив голову на сложенные руки, тихо плакала худая девочка с темными волосами. Одноклассники пытались ее утешить, перешептываясь и передавая ей кусочек мелка.
— Ребята, оставьте меня с Ксенией наедине, пожалуйста, — мягко, но настойчиво попросила учительница. Когда в классе, наконец, воцарилась тишина, и он опустел, она подошла к плачущей девочке и присела рядом с ней на соседнюю деревянную скамью.
— Расскажи мне, что случилось, родная?
— Я сама не знаю толком. Мама в последнее время сильно кашляла, совсем ослабла, а вчера вечером ей стало трудно дышать. Пришел наш сосед, он работает врачом, посмотрел на нее и сразу же велел везти в больницу. Я ночь провела совсем одна, а сегодня перед уроками хотела навестить ее, но меня даже не пустили в палату, сказали, что она без сознания. — Девочка снова опустила голову на скрещенные на парте руки, и ее худенькие плечи затряслись от беззвучных рыданий. Варвара Михайловна нежно погладила ее по мягким волосам и тихо, почти шепотом, проговорила:
— Ты постарайся успокоиться, Ксюшенька. У нас в городе самые лучшие и знающие врачи, они обязательно помогут твоей мамочке. Вот увидишь, все обязательно наладится. Хочешь, я напишу тебе записку, и ты пойдешь домой? Сейчас тебе явно не до занятий.
— Нет, не хочу, — девочка отчаянно замотала головой. — Мне там страшно и очень одиноко, а здесь мои друзья, вы… я не хочу быть одна.
— Хорошо, — тихо вздохнула учительница. — Но если почувствуешь, что тебе тяжело, что нужно уйти, ты сразу же скажешь мне, хорошо? Обещаешь?
Спустя двадцать минут прозвенел резкий, знакомый до боли звонок на первый урок, и школьный день медленно, но верно пошел своим обычным, размеренным чередом.
Третий урок у Варвары Михайловны был в шестом классе. Он только начался, как вдруг дверь в кабинет тихо скрипнула и приоткрылась, и в проеме показалось встревоженное лицо Ирины Степановны, преподавателя иностранного языка.
— Варвара Михайловна, вас срочно просят подойти к директору.
— Нельзя ли подождать до конца занятия? — спросила она, внутренне содрогаясь от дурного предчувствия.
— До звонка еще минут двадцать, идите, я побуду с вашим классом вместо вас. — Подойдя к учительскому столу, Ирина Степановна подняла руку, призывая шумных шестиклассников к тишине: — Всем замолчать! Урок математики на сегодня завершен. Сидите смирно и ждем звонка. Можете достать свои тетради и повторить слова, на следующем занятии это вам очень пригодится.
Варвара Михайловна шла по длинному, пустынному школьному коридору и с тревогой в сердце гадала — что же могло случиться, зачем ее вызывают посреди рабочего дня?
— Зинаида Тимофеевна, можно войти? — она несмело приоткрыла тяжелую дверь в кабинет директора.
— Проходите, Варвара Михайловна, садитесь, пожалуйста.
— Что-то случилось? — выдохнула она, чувствуя, как холодная дрожь пробегает по спине.
— Машенька, случилось нечто ужасное… Нам только что сообщили из больницы… Мать Ксении Свиридовой скончалась сегодня утром. Не выдержало сердце. Вы, как ее классный руководитель и наставник, должны будете сообщить ей эту страшную новость. А я, со своей стороны, обязана уведомить соответствующие органы. У девочки, согласно документам, больше нет никого из близких родственников, кроме отца, который сейчас находится на передовой.
— Погодите, — Варвара Михайловна на миг представила себе хрупкую, всегда скромную и прилежную девочку, гордость всей школы, в стенах холодного казенного учреждения, и ее все внутри сжалось от боли. — Погодите, — повторила она уже более твердо, — не отправляйте пока никуда это извещение.
— В каком смысле?
— Я попробую выяснить, есть ли у ребенка другие родственники. Возможно, найдутся какие-то двоюродные тети или дяди, которые сжалятся над ней и согласятся взять ее к себе.
— Хорошо. Но до конца сегодняшнего дня я должна получить от вас ответ.
Пока она беседовала с директором, прозвенел долгожданный для всех учеников звонок на перемену, и шумная, веселая толпа детей выпорхнула из классов, заполнив коридоры гомоном и смехом. Варвара Михайловна шла сквозь этот гул и не замечала никого, ее мысли были заняты лишь одним — как найти в себе силы и нужные слова, чтобы сообщить Ксении печальную весть. Дойдя до своего класса, она медленно потянула на себя ручку двери и вошла внутрь. Она тихонько подсела к девочке, взяла ее тонкие, холодные пальцы в свои и заглянула в ее полные слез, бездонные глаза.
— Ксюшенька, скажи мне, пожалуйста, есть ли у вас в семье еще какие-нибудь родственники? Те, к кому ты могла бы поехать, кто согласился бы о тебе позаботиться?
— Мама? Ее больше нет? Правда? — едва слышно прошептала она, и в ее глазах мелькнуло не детское понимание и resignation. — Я все поняла… я догадалась… Витька из параллельного класса прибегал и говорил, что вас срочно вызвали к директору во время урока…
Варвара Михайловна молча обняла девочку и крепко прижала к себе. Ее худенькое, хрупкое тело сотрясалось от беззвучных, горьких рыданий.
— Тебе сейчас нужно быть очень сильной, ты обязательно справишься… Я буду рядом, я помогу тебе. Ты только скажи, к кому мы можем обратиться? Нам нужно до вечера найти человека, который согласится тебя приютить, иначе Зинаида Тимофеевна будет вынуждена отправить официальное уведомление.
— Папа у меня сирота. У нас с мамой больше никого не было… — тихо покачала головой девочка. — Есть бабушка и дедушка, они живут в деревне, не так далеко от Москвы, но мама с ними почти не общалась.
— А ты не знаешь, почему? — удивилась Варвара Михайловна.
Девочка кивнула, и ее пальцы судорожно сжали край парты:
— Сестра моей мамы, тетя Люба, была сильно влюблена в моего отца, они даже собирались пожениться, но в итоге папа выбрал мою маму. Они уехали из деревни в город, а тетя Люба… она не пережила этого, наложила на себя руки. С тех пор ее родители, мои бабушка и дедушка, не хотят ничего знать ни о маме, ни о нас.
— Откуда ты знаешь все эти подробности? — Варвара Михайловна была искренне шокирована.
— У нас с мамой не было друг от друга секретов. Когда папа ушел на фронт и она начала сильно болеть, она рассказала мне всю нашу семейную историю и велела, если с ней что-то случится, обязательно написать письмо в ту деревню.
— А адрес у тебя сохранился?
— Да, — кивнула девочка, доставая из кармана платья аккуратно сложенный, пожелтевший листок.
— Тогда мы обязательно попробуем им написать, а пока не придет ответ, ты поживешь у меня дома.
— А разве это будет удобно? Ваша семья не будет против?
— Вся моя семья — это мой муж. Он, как и твой отец, сейчас защищает нашу Родину. Сейчас я пойду к директору и попрошу освободить меня от занятий на сегодня, мы пойдем к тебе домой, вместе напишем это письмо и соберем твои вещи.
***
— Варвара Михайловна, вы абсолютно уверены в правильности своего решения? — скептически спросила Зинаида Тимофеевна, выслушав взволнованный рассказ классного руководителя.
— Я совершенно уверена. Пусть девочка пока поживет у меня, я верю, что ее бабушка и дедушка одумаются и захотят забрать свою единственную внучку. Ведь она же совершенно ни в чем не виновата!
— Поступайте так, как считаете нужным. Но в этом случае вся ответственность ложится исключительно на ваши плечи…
— Все обязательно будет хорошо, — с уверенностью, которой сама не до конца ощущала, заверила она директора.
Они шли к дому, где жили Свиридовы, в полном, тягостном молчании, каждая погруженная в свои невеселые думы. Ксении было невыразимо страшно, и в то же время ее переполняло отчаяние, хотелось кричать и плакать. А Варвара Михайловна думала лишь о том, как помочь этому ребенку пережить обрушившееся на нее горе, как найти нужные слова утешения.
Зайдя в пустую, холодную квартиру, она велела девочке собрать самые необходимые вещи и, получив от нее заветный листок с адресом, села за стол и принялась писать письмо, тщательно подбирая каждое слово.
«Здравствуйте, уважаемые Архип Семенович и Екатерина Сергеевна. Я, Волошина Варвара Михайловна, являюсь классным руководителем Вашей внучки, Свиридовой Ксении Андреевны. С глубоким прискорбием вынуждена сообщить Вам, что ее мать, Свиридова Надежда Архиповна, скончалась в областной больнице от острой сердечной недостаточности. В связи с тем, что отец Вашей внучки в настоящее время находится на фронте, я убедительно прошу Вас рассмотреть возможность приехать и взять Ксению под свою опеку, в противном случае девочка может быть направлена в детский дом. Прошу Вас сообщить о Вашем решении по адресу, указанному на конверте, так как Ксения до получения Вашего ответа будет временно проживать со мной. С глубоким уважением, Варвара Михайловна Волошина.»
Взяв чистый конверт, она аккуратно вложила в него письмо, тщательно запечатала, и по дороге к своему дому они зашли на почту, чтобы отправить это судьбоносное послание.
Открыв ключом дверь своей небольшой, но уютной квартиры, Варвара Михайловна показала девочке на небольшую комнату в дальнем конце коридора.
— Ты можешь расположиться здесь. Это комната младшей сестры моего мужа, она работает медсестрой в больнице, часто остается на ночные дежурства, так что ее редко бывает дома. Уверена, она не будет против.
— Спасибо вам, Варвара Михайловна. А что же с мамой… с похоронами?
— Я сама всем займусь, не волнуйся.
Рано утром следующего дня в школе ей передали скромную сумму, которую всем миром собрали учителя и сотрудники на погребение. Теперь ей предстояло совершить самый печальный долг — проводить в последний путь мать своей маленькой подопечной.
После похорон прошло больше месяца, но ответа из деревни они так и не получили. Варвара Михайловна написала еще несколько писем, но все они остались без ответа. Тогда она решилась на крайнюю меру — написала последнее, ультимативное письмо, в котором сообщала, что в случае молчания будет вынуждена приехать лично вместе с Ксенией. Ответ пришел surprisingly быстро, буквально через три дня, — угроза видимо возымела действие.
«Я получил все Ваши письма и спешу сообщить, что у меня нет дочери по имени Надежда. Я не желаю иметь с ней и ее семьей ничего общего. Прошу Вас больше не беспокоить нашу семью своими посланиями. Архип Семенович Ильин.»
— Как? Как можно быть таким жестоким? — взорвалась гневом Варвара Михайловна, в ярости сжимая в руках злополучный листок. — Неужели в них не осталось ничего человеческого? Они даже не проводили собственную дочь в последний путь, и теперь отворачиваются от единственной внучки! Как это можно назвать? Разве такое вообще возможно? Неужели обида и злость могут настолько затмить разум и вытравить из сердца все человеческое?
Она почти трясла письмом перед лицом директора, задыхаясь от охватившей ее бессильной ярости.
— Варвара Михайловна, в жизни, к сожалению, случается разное. Теперь вы понимаете, что другого выхода не остается? Девочку придется определить в детский дом, мы и так уже нарушили все мыслимые инструкции и правила.
— Нет, я не сдамся так легко!
— А что вы можете сделать?
— Я сама поеду к ним и поговорю с ними лицом к лицу! Так нельзя, это неправильно!
— Но подумайте о самой девочке… — Зинаида Тимофеевна пыталась ее успокоить и остудить ее праведный пыл.
— А что Ксения? Завтра же я пойду в управление и начну оформлять все необходимые документы. Я буду просить передать девочку под мое временное опекунство до тех пор, пока ее отец не вернется с войны.
— А что, если он не вернется? — тихо, почти шепотом, спросила директор.
— Тогда я ее официально усыновлю! — твердо и без тени сомнения заявила Варвара Михайловна.
— Делайте, как знаете. Чем я могу вам помочь?
— Мне понадобится ваша характеристика.
— Я ее подготовлю. А теперь идите, у вас скоро начинаются занятия.
Хорошая, подробная характеристика с места работы, ее безупречное образование и подходящие жилищные условия позволили Варваре Михайловне после недолгих, но нервных хлопот оформить временную опеку над Ксенией.
Она знала, что поездка в деревню неизбежна, но все никак не могла собраться с духом и найти время. В середине апреля она все же решилась. В свой выходной день она вместе с Ксенией отправилась на вокзал и села на поезд, следующий в нужном направлении.
Деревня встретила их звенящей, почти невероятной тишиной — все трудоспособное население было на работе. Дойдя до здания сельского совета, Варвара Михайловна обратилась к председателю и попросила помочь ей разыскать дом Ильиных.
— А вы по какому делу к ним? Архип Семенович сейчас на ферме, а супруга его, Екатерина Сергеевна, в медпункте, наверное.
— Я учительница их внучки.
— Вона как… — многозначительно протянул председатель, внимательно посмотрев сначала на Варвару Михайловну, а затем переведя взгляд на притихшую Ксению. — Это она, значит? На Надьку похожа, вылитая портрет… Погодите, я сейчас кого-нибудь за Архипом пошлю.
Минут через сорок в сельсовет вошел высокий, еще крепкий мужчина лет шестидесяти, с суровым, обветренным лицом.
— Кто меня тут требовал?
— К тебе люди из города приехали. Вы тут побеседуйте, а я вас оставлю. — Председатель, представившийся ранее как Роман Александрович, закрыл массивный сейф на ключ и вышел из кабинета.
— Давайте я сам скажу… Вы, значит, и есть та самая Варвара Михайловна? А это, стало быть, и есть та самая девочка.
— Все верно, Архип Семенович. Это ваша внучка, Ксения. Я писала вам о том, что случилось с ее матерью, вашей дочерью…
Но мужчина резко поднял руку, прерывая ее, и властно, не терпящим возражений тоном произнес:
— Я вам все уже написал в своем ответе. Зря вы сюда приехали. У меня не было и нет такой дочери. Вы зря потратили и свое, и мое время. — Он резко встал и, не оглядываясь, вышел из кабинета.
Варвара Михайловна бросилась за ним, крича ему вслед, умоляя остановиться и выслушать ее, но все было тщетно. Поражаясь его бездушию и жестокости, она едва сдержала слезы отчаяния и бессилия.
— Вам нужно сходить к Екатерине Сергеевне, к матери Надежды, — тихо сказал председатель, появившись рядом. — Через два дома — фельдшерский пункт. Хотя… не знаю… Она во всем слушается мужа, но все же… она должна узнать о том, что случилось с ее дочерью.
— Как, она не знает? — не поверила своим ушам Варвара Михайловна.
— Похоже, что нет. Живет обычной жизнью…
— Я попробую с ней поговорить. Надеюсь, Архипа Семеновича там нет.
— Нет, он пошел в сторону фермы, надолго.
Варвара Михайловна крепко взяла девочку за руку, и они направились к указанному дому. Зайдя внутрь небольшого, но чистого помещения, она огляделась и увидела худенькую, темноволосую женщину в белом халате, на вид — ровесницу ее недавнего собеседника.
— Вы ко мне? Из какого села? — мельком глянув на вошедших, женщина вновь опустила глаза в бумаги и продолжила что-то заполнять.
— Мы из Москвы. Это Ксения, ваша внучка, — Варвара Михайловна мягко подтолкнула девочку вперед.
Женщина резко вскинула голову и уставилась на них широко раскрытыми глазами.
— Внучка?
— Да. Это дочь вашей покойной дочери, Надежды.
— Как покойной? — Екатерина Сергеевна схватилась за сердце, и лицо ее побелело.
— Вы разве не знали? — Варвара Михайловна в который раз поразилась странным порядкам, царившим в этой семье.
— Как это случилось? Когда?
Варвара Михайловна рассказала плачущей женщине всю печальную историю, рассказала о многочисленных письмах, которые она отправляла, и о том лаконичном и жестоком ответе, который получила в итоге.
— Мне довелось иметь «удовольствие» пообщаться с вашим супругом…
— Да уж… Старый, черствый пень! Это уже слишком! — воскликнула женщина, и в ее глазах вспыхнул огонек давно забытой решимости. — Послушайте, я не получала ни одного вашего письма, я ничего не знала о том, что Наденьки больше нет! Как он мог скрыть это от меня?
Варвара Михайловна присела на стул рядом и внимательно посмотрела в глаза собеседницы:
— Он настолько ненавидел свою старшую дочь?
— Она не его родная дочь, — тихо, словно делая страшное признание, проговорила Екатерина Сергеевна. — Когда мы с Архипом поженились, Наденьке было уже три года. Через год у нас родилась Любочка. Он всегда баловал младшую, потакал ей во всем. Она была его настоящей любимицей, а Надю он будто не замечал, просто терпел. А она росла такой умной, рассудительной, так хорошо училась. Но ему было до этого нет дела. Принесет Люба со школы двойку — для него это не проблема, он только по головке ее гладил и приговаривал: «Для бабы главное — замуж удачно выйти и деток рожать, а грамота — дело десятое». Меня это, конечно, злило, но что я могла поделать? Развестись? А какая причина? Он Надю не бил, плохого слова ей никогда не говорил, просто в упор не видел. Да и куда бы я одна в деревне с двумя детьми подалась? Люди бы только пальцем указали. Так и жили, пока беда не пришла в наш дом. Влюбилась наша шестнадцатилетняя Любка в одного парня, Андреем звали, бегала за ним так, что нам с отцом порой стыдно было. Пытались мы с ней поговорить, вразумить — куда там! А Андрей был постарше ее, и по характеру, и по возрасту больше Наде подходил. Вот так и случилось, что молодые люди полюбили друг друга. Андрей от Нади совсем голову потерял, а она отвечала ему полной взаимностью. Люба же, по своей юношеской глупости, всему селу уже раструбила, что Андрей на ней женится, как только возраст подойдет, а он взял и сделал предложение моей старшей, Наденьке. Вот тут-то и началось… Молодые люди понимали, что Люба им спокойной жизни не даст, вот и приняли решение сбежать в город, помог им Роман Александрович, выправил документы. А наша Любка… не пережила этого, наложила на себя руки… Вот с тех самых пор Архип и слышать ничего не хочет о Надежде. И ведь сколько я ему говорила, что она-то тут совсем не виновата, что Андрей Любе ничего не обещал, что он ее никогда и не любил-то по-настоящему. Все без толку… Он мне запретил с ней даже видеться, мы только изредка записками через соседку, через Анну, перекидывались. Раз в полгода и черкнешь друг другу пару строк. И уехать я от него не могу — не отпускает, да и куда я одна? Один медик на три соседних села. Ах, как же так… Наденька моя ненаглядная… — женщина снова разрыдалась, закрыв лицо руками.
— У вас очень жестокий и упрямый муж. Ваша Надежда была ни в чем не виновата, Люба сама выбрала свой страшный путь. Если бы каждая девушка, от которой ушел любимый, решалась на такое, в стране бы совсем не осталось женщин.
— Милая, а ты покажешь мне, где моя дочка похоронена? На могилку ее сводишь?
— Конечно, отведу. Но как же быть с Ксенией?
— Мне нужно будет как-то подготовить его, поговорить с ним… Внученька, иди ко мне, — она ласково подозвала к себе девочку, и в ее глазах, полных слез, впервые блеснул лучик тепла и надежды.
***
Варвара Михайловна и Ксения вернулись в город уже глубоко за полночь, и молодая учительница чувствовала себя совершенно опустошенной и вымотанной. Впереди их ждало еще множество трудностей, но где-то глубоко в сердце она знала — они обязательно справятся, все обязательно наладится…
Лето 1942 года
Проснувшись под знакомый крик деревенского петуха, Варвара Михайловна сладко потянулась. Как же здесь, в деревне, было хорошо и спокойно! Свежий, напоенный ароматами трав и земли воздух, мелодичное пение птиц за окном, ощущение необъятного простора и свободы — все это дарило ей ощущение покоя, которого так не хватало в шумном городе.
Выйдя из дома, она спустилась по тропинке к неспешной реке и окунулась в ее прохладные, чистые воды — она взяла себе за правило начинать каждый новый день с этого освежающего ритуала. Вот уже второй месяц она со своей подопечной жила в селе, в небольшом, но опрятном домике у Анны, соседки Ильиных.
Архип Семенович поначалу пытался устраивать скандалы, но Варвара Михайловна быстро нашла, что ему противопоставить:
— Вы по какому праву на меня кричите? — спокойно, но с steel в голосе заявила она разъяренному мужчине. — Я свободный человек и могу перемещаться куда захочу. С разрешения председателя сельсовета я снимаю этот домик на летний период. Ребенку необходим свежий воздух, и я не собираюсь спрашивать у вас разрешения на то, чтобы провести здесь каникулы. Вы мне не указ! А если будете продолжать шуметь и угрожать — я немедленно пожалюсь Роману Александровичу.
Екатерина Сергеевна проводила с внучкой все свое свободное время, украдкой приходя к ним в дом, несмотря на яростное неодобрение мужа.
— Почему вы просто не уйдете от него? — спросила как-то раз Варвара Михайловна.
— А куда я пойду, милая? По чужим углам скитаться в моем-то возрасте? Мы этот дом вместе с ним строили, больше у меня никакого жилья нет. Я бы с радостью переехала к вам в город, но Роман Александрович не отпускает — как же три села останутся без единственного медработника?
— Какая-то дикость, — прошептала Варвара Михайловна. — Неужели во всей стране нет других врачей, которые могли бы вас заменить?
— Конечно, есть, но молодежь-то в наши глухие места не очень-то рвется, а в сорок первом году многие и вовсе на фронт ушли, там, на передовой, медики куда нужнее.
В один из последних дней июля Варвара Михайловна и Екатерина Сергеевна сидели на завалинке и неспешно пили ароматный вишневый компот.
— Скажите, Екатерина Сергеевна, а если бы Роман Александрович все же нашел вам замену и отпустил, вы смогли бы бросить все здесь и уехать из села?
— Даже думать не стала бы! — воскликнула женщина. — Как только представлю, что скоро сентябрь и я снова буду вынуждена расстаться с внучкой, так у меня сердце кровью обливается и душа на части рвется.
На следующее утро Варвара Михайловна отправилась на серьезный разговор с председателем, а затем ненадолго уехала в город. У нее была одна задумка, одна надежда… и одна знакомая девушка, врач из детского отделения городской больницы.
— Ты уже вернулась? А где же Ксюшенька? — Оксана, младшая сестра ее мужа, только вернулась с тяжелого ночного дежурства и встретила Варвару, зевая во весь рот.
— Я ненадолго. Приехала, чтобы поговорить с тобой о кое-чем важном.
— Что-то случилось? Я просто валюсь с ног от усталости. Этот заведующий отделением скоро меня в могилу сведет, одно дежурство за другим, без передышки. Я чувствую, что скоро не выдержу. Либо я ему уступлю, либо он окончательно меня добьет.
— Собственно, Оксана, я именно об этом и хотела с тобой поговорить. Я знаю, как тебе тяжело, знаю, что Василий Михайлович тебе жизнь не дает, и поэтому хочу сделать тебе одно предложение.
— Какое?
— Как ты смотришь на то, чтобы променять своего ненавистного начальника и вечные детские крики в больнице на спокойную жизнь в деревне в качестве местного фельдшера? Правда, участок там не самый легкий — три деревни обслуживать…
— Э-э-э… — молодая женщина с недоверием посмотрела на свою невестку.
— Оксана, ты сама не раз говорила, что мечтаешь о тишине, что хочешь сменить обстановку…
— Ты думаешь, все так просто решается?
— Я думаю, что нам все удастся устроить, — Варвара Михайловна подробно рассказала Оксане о своем плане.
— Говоришь, с председателем ты уже договорилась? — задумчиво произнесла Оксана.
— Да, он только за. Кстати, Роман Александрович — мужчина свободный, симпатичный и вполне себе молодой, — подмигнула она ей.
— Симпатичный и неженатый? Подозрительно. Разве в деревне нет свободных девиц на выданье?
— Он вдовец, полгода как. Детей у них не было. А что до девиц… Ты и сама знаешь, что краше тебя во всей округе не сыскать. Не зря же твой заведующий от тебя без ума.
Оксана с неприязнью передернулась при воспоминании о начальнике и после недолгого раздумья кивнула.
— Ладно, мне нужно немного времени, чтобы все обдумать…
***
Уже через месяц в селе появилась новый фельдшер — привлекательная молодая женщина с городскими манерами. Роман Александрович лично встретил новую сотрудницу и помог ей разместиться в светлой горнице у одинокой старушки Прасковьи Захаровны.
А спустя еще три дня, ранним утром, на заре, по пыльной сельской дороге, ведущей к станции, медленно брели три фигуры — две женщины и девочка-подросток. Для одной из них, Екатерины Сергеевны, начиналась совершенно новая, долгожданная жизнь.
Июнь 1945 года
Две женщины хлопотали на маленькой кухне, наполняя квартиру ароматами свежеиспеченного пирога и варева. Они то и дело подбегали к окну, вглядываясь в даль улицы, пытаясь разглядеть среди прохожих знакомую фигуру в солдатской форме. Три дня назад наконец-то пришла долгожданная весточка от Андрея — он возвращался домой.
Еще в 1942 году Варвара Михайловна разыскала адрес отца своей подопечной и сообщила ему о страшной трагедии, постигшей его семью. Все эти годы она и Ксения регулярно писали ему длинные, подробные письма, рассказывая о всех событиях, успехах девочки в учебе, ее маленьких радостях и печалях. Андрей был бесконечно благодарен учительнице за ее неоценимую помощь, за ее теплое и участливое сердце.
Когда три года назад Екатерина Сергеевна окончательно перебралась в город, она естественно поселилась в квартире зятя и покойной дочери, чтобы заботиться о внучке.
Варвара Михайловна жила одна, но практически каждый день навещала Ксению и ее бабушку, став для них самым близким человеком.
Но в январе 1943 года и в ее жизнь пришло огромное горе — почтальон принес похоронку на мужа. Ей казалось, что мир рухнул, погребя ее под обломками горя, тоски и невыразимого одиночества. И именно Екатерина Сергеевна пришла к ней на помощь в ту страшную минуту.
— Ты стала для меня родной дочерью, — говорила она, обнимая обезумевшую от горя Варвару. — В самую трудную минуту ты не оставила мою Ксюшеньку, заботилась о ней, как о самой родной. Позволь и мне теперь помочь тебе пережить эту боль.
— Как вы можете мне помочь? — сквозь рыдания спрашивала Варя. — Его уже не вернуть…
— Я знаю, что значит терять самых близких. У меня там, в сырой земле, лежат обе мои дочери. Эта боль останется с нами навсегда, она никогда не уйдет совсем, но мы должны продолжать жить дальше, должны работать, общаться с людьми, искать утешение в тех, кто остался рядом.
— Как я теперь буду жить одна? Я с такой надеждой и верой ждала своего Николая, и вот…
— Варенька, я не могу позволить, чтобы ты оставалась в таком состоянии одна. Сегодня же ты собираешь свои вещи и переезжаешь к нам. А там… время, оно ведь самый лучший лекарь, оно обязательно поможет залечить раны…
Подавшись на уговоры Екатерины Сергеевны, Варвара Михайловна перебралась к ним. Ксения и ее бабушка стали ее опорой, они не давали ей погрузиться в пучину отчаяния, терпеливо и бережно выводя ее из состояния глухой скорби.
Спустя год из деревни пришло радостное письмо — Оксана и Роман Александрович приглашали Варвару и Екатерину Сергеевну на свою свадьбу. Они, конечно же, приняли приглашение и стали почетными гостями на деревенском празднике.
Архип Семенович даже не взглянул в сторону бывшей жены. Ходили слухи, что он сошелся с одной местной вдовой, жившей на отшибе.
***
Варвара Михайловна была безмерно рада тому, что Андрей возвращается с фронта живым и невредимым, но в глубине души ее сковывала тоска при мысли о том, что скоро ей придется вернуться в свою пустую, холодную квартиру и снова остаться наедине с своими мыслями.
— Вот он! Я узнала его! — Ксения, которой уже исполнилось четырнадцать, по-детски радостно подпрыгнула и захлопала в ладоши.
Он вошел в дом, неся в руках три скромных, но таких дорогих букетика полевых цветов. Появившись на пороге, он крепко, по-солдатски, обнял каждую из женщин. И даже Варвару Михайловну, хотя видел он ее впервые в жизни. От этого внезапного объятия женщина смущенно покраснела и отступила на шаг.
— Папочка, мы так сильно ждали тебя!
— Вижу, вижу, родная моя! Ксюшенька, радость моя, какая же ты уже большая выросла! — он нежно погладил дочь по голове и перевел влажный взгляд на Екатерину Сергеевну и Варвару Михайловну: — Спасибо вам. Огромное, человеческое спасибо за все…
За окном уже давно стемнело, Ксения, уставшая от переполнявших ее эмоций, отправилась спать, Екатерина Сергеевна, измотанная хлопотами этого долгого дня, тоже ушла в свою комнату.
— Варвара Михайловна, я перед вами в неоплатном долгу, — снова, уже в который раз за вечер, произнес Андрей, когда они остались наедине.
— Вы мне это повторяете уже, наверное, в сотый раз, — с легкой улыбкой ответила она.
— И готов повторить еще тысячу! Я не знаю, как мне вообще можно отблагодарить вас за все, что вы сделали для моей дочери.
— На моем месте, я уверена, так поступил бы любой человек… Я сама выросла в детском доме и слишком хорошо знаю, как там бывает одиноко и холодно…
Рано утром, когда в квартире все еще спали, Варвара Михайловна тихо собрала свои нехитрые пожитки и, стараясь не производить ни малейшего шума, покинула квартиру, оставив на кухонном столе короткую записку, в которой объясняла свое решение. Она писала, что это не ее семья, и что ей неприлично дальше жить в доме чужого, незнакомого мужчины.
Но вечером того же дня Андрей сам появился на пороге ее квартиры.
— И это все? Вы так просто взяли и ушли из нашей жизни? Теперь вы хотите быть для Ксении просто классной руководительницей, и только?
— Андрей… Пожалуйста, поймите правильно. У вас теперь есть своя семья… Я бесконечно счастлива, что вы вернулись домой целым и невредимым. Теперь у Ксении есть вы, есть бабушка, она больше не нуждается в моей опеке.
— Но как вы будете здесь одна? — он с болью в голосе обвел рукой ее скромное, почти аскетичное жилище.
— Я как-нибудь привыкну, — пожала она плечами, изо всех сил стараясь сдержать подступающие к горлу слезы. За эти три года она успела всей душой привязаться к девочке, а Екатерина Сергеевна стала для нее по-настоящему родным человеком, матерью, которой у нее никогда не было.
Андрей молча вышел, и едва дверь за ним захлопнулась, Варвара Михайловна медленно сползла по стене на пол и тихо, в голос, зарыдала.
Но на следующий день он снова ждал ее, на этот раз у ворот школы.
— Разрешите проводить вас до дома? Может, прогуляемся немного, воздухом подышим?
— Только, пожалуйста, не нужно меня жалеть.
— Я не жалею вас, Варвара. Я вами восхищаюсь. Во всех тех письмах, что вы мне писали, я пытался разглядеть ваш образ, представить, как должна выглядеть женщина с таким огромным, поистине золотым сердцем.
— Я самая обыкновенная женщина, — смущенно пожала она плечами.
— Нет, вы самая необыкновенная женщина на свете, — с непоколебимой уверенностью возразил он.
Она поддалась его уговорам, и они пошли гулять в ближайший парк. Андрей оказался прекрасным собеседником — умным, тактичным, с тонким чувством юмора. В нем было столько природного обаяния и внутренней силы, что Варвара Михайловна теперь совсем не удивлялась тому, как когда-то две сестры были готовы ради него на все.
***
Спустя три месяца Андрей и Варвара расписались. Екатерина Сергеевна плакала на их скромной свадьбе, но это были слезы чистой, светлой радости, будто родную дочь выдавала замуж. Ксения тоже была счастлива за отца, хотя в глубине души все еще тосковала по матери. Но она была достаточно взрослой, чтобы понимать — маму не вернешь, а отец еще молодой, полный сил мужчина, и он имеет право на свою собственную жизнь, на свое личное счастье. Тем более, Варвару Михайловну она успела полюбить всем сердцем, она помнила, как та боролась за нее в далеком 1942 году, сколько сил и души вложила в то, чтобы девочка не попала в детский дом.
— Варя, — так она называла ее, когда они были за стенами школы. — Знаешь, о чем я сейчас подумала? Было бы здорово, если бы у меня появилась младшая сестренка… или братик…
— Ксюша! — ахнула Варвара, и губы ее тронула счастливая, смущенная улыбка.
— А что? Самое обычное желание. Из тебя получится прекрасная мама. Самая добрая и лучшая на свете.
Эпилог
У Варвары и Андрея родились в счастливом браке трое собственных детей. Ксения блестяще окончила школу и поступила в педагогический институт, чтобы пойти по стопам своей самой главной наставницы.
У Оксаны и Романа Александровича было четверо родных и двое приемных детей. В селе их очень уважали и любили за доброту и отзывчивость.
Архип Семенович так и не смог ужиться с той женщиной — она не выдержала его тяжелого, властного характера и вскоре ушла от него. Он запил и скончался в одиночестве в 1951 году.
Екатерина Сергеевна до самых своих последних дней оставалась рядом с Андреем и Варварой, помогая им растить детей, которых она считала своими родными внуками, даря им всю свою нерастраченную нежность и мудрую, спокойную любовь.
