Золотистое августовское солнце 1941 года купало в своих лучах бескрайние поля, окрашивая стога сена в медовые тона. Варвара, высокая и стройная, с грацией, неожиданной для такой работы, ловко орудовала вилами. Загорелые руки привычно перекидывали душистое сено, и в такт ее движениям звенели сверчки в придорожной траве. Воздух был густым и теплым, пах пылью, полынью и спелой рожью. Внезапно идиллическую тишину разрезал тревожный голос, и на край поля, запыхавшись, вбежала Аглая Никитична, чье лицо было испещрено морщинами волнения.
— Варька, Варька, родная! Бросай все, тебя Дмитрич к себе требует, беги, не мешкая!
— Что стряслось, Никитична? — девушка воткнула вилы в упругий бок стога и, смахнув со лба влажную прядь волос, отряхнула скромное ситцевое платье, с которого посыпались солнечные соломинки.
— Деток к нам привезли, таких худеньких, заморенных… В глазах один только испуг. Помочь надо, разместить. Решили в школе устроить. Ты ж наша директриса, тебе и карты в руки.
Варя, не задавая лишних вопросов, кивнула и быстрым шагом пошла рядом с Аглаей Никитичной. Школа… Это слово отзывалось в ее сердце теплом и трепетной ответственностью. Три скромных класса в бревенчатом здании, где под ее началом учились ребятишки всех возрастов. Она, получившая диплом педагога всего три года назад, преподавала математику. Старый, умудренный опытом Илья Иванович открывал детям волшебный мир русского слова и литературы, а юная, полная энтузиазма Лидочка учила их рукоделию, физкультуре и рисованию. Сначала Варя была завучем, но когда зашла речь о строительстве нового здания напротив, руководство доверили ей. Она с жаром окунулась в стройку, день и ночь следя за тем, как растет ее детище. Илья Иванович, ссылаясь на возраст и здоровье, сам предложил ее кандидатуру, и все село его поддержало.
Лето было в разгаре, уроки не шли, и все трудоспособные жители, включая Варю, вышли на покос. Идя по пыльной дороге, она ломала голову: откуда дети? Аглая Никитична толком ничего не объяснила. Подойдя к зданию сельсовета, Варя замерла: на примятой траве у крыльца сидели, стояли, а некоторые и лежали от изнеможения, несколько детишек. Она быстро сосчитала — двенадцать пар испуганных глаз, двенадцать худеньких, бледных личиков. Они выглядели такими хрупкими и обессиленными, что сердце ее сжалось.
Войдя внутрь, она сразу направилась к председателю, Дмитрию Васильевичу, чье лицо было непривычно суровым.
— Товарищ председатель, что за дети? Откуда?
— Из Ленинграда, Варвара Семеновна. Сироты из детдома. Эвакуировали. Расположить велели у нас. Школу подготовить нужно, а потом по дворам пойдем, авось, добрые люди кого-то приютят, приголубят.
В тот же день детей накормили. Зная, что истощенному организму вредна обильная пища, давали понемногу — глоток молока, крошки сухарей. К вечеру сварили кашу. Сельчане, не сговариваясь, понесли в школу кто матрас, кто одеяло, кто пару картофелин и луковицу для будущего супа. Наутро собрали сход, чтобы решить судьбу сирот.
Анна, проводившая на фронт троих взрослых сыновей, без раздумий взяла к себе четверых малышей, и в ее адрес прозвучали слова искренней благодарности. Бойкая и добрая Людмила, не нашедшая своего женского счастья, приютила двоих крох — двух и четырех лет от роду. Еще шестерых детей постепенно разобрали другие семьи. Варя и председатель, выступая перед народом, благодарили каждого и обещали посильную помощь тем, кто проявил такое милосердие.
Не прошло и двух недель, как Варю вновь срочно вызвали в сельсовет.
— Варвара Семеновна, беда… Снова деток привезли. На этот раз… шестьдесят четыре души.
У девушки потемнело в глазах. Шестьдесят четыре ребенка! Разместить их по дворам было немыслимо. Люди и сами жили впроголодь, хоть и делились последним. Созвали новый совет. Женщины вздыхали, качали головами, но, посмотрев на изможденные детские лица, не смогли остаться в стороне. Сорок два ребенка нашли свой временный кров в крестьянских избах. Остальные двадцать два, в основном ребята от шести до двенадцати лет, остались в школе.
С этого дня Варя поселилась там же, обустроив себе крошечный угол в учительской. Забрать детей к себе она не могла — в отчем доме жила невестка с семерыми ребятишками, да и места там было в обрез. Так в двадцать два года она стала матерью для двадцати двух осиротевших душ.
Из района периодически привозили продукты, выделяли пайки, но этого вечно не хватало. И вновь все село протягивало руку помощи: кто краюху хлеба принесет, кто горстку крупы, кто свеклу или морковку с огорода. Варили еду прямо в школе, превратив один из классов в подобие столовой.
И, словно вопреки всему, первого сентября в маленькой сельской школе прозвенел звонок, возвещающий о начале учебного года. Учеников стало втрое больше, но Лидочка, Илья Иванович и Варя будто не замечали тяжести — они просто делали свое дело, отдавая каждому ребенку вдвое больше тепла и внимания.
К весне, когда тихо угасла старейшая жительница села, Дмитрий Васильевич принял решение: ее домик по соседству со школой передать Варваре. Он видел, как она выбивается из сил, и понимал, что ей нужен свой угол, где можно укрыться от бесконечных забот.
Летом 1942-го детей, переросших начальную школу, перевели в соседнее село. Под опекой Вари остались трое — семилетняя Машенька, ее ровесник Гриша и десятилетняя Лидочка. У каждого была своя горькая история, от которой сжималось сердце. Варя забрала их в свой новый дом, и вскоре, с ее тихого согласия, они стали называть ее мамой. Она, не раздумывая, оформила все документы, став в двадцать пять лет матерью троих детей, ни разу не познав радости собственного материнства и не имея мужа. И в любом разговоре, при любом случае, она говорила твердо и ясно: «Это мои дети!». А они, не знавшие ранее семейного тепла, отвечали ей безграничной любовью и благодарностью.
В тишине вечеров она писала длинные письма своему жениху, Сергею. Слова ложились на бумагу нежными строчками, полными веры и ожидания. Она была уверена, что он, такой же добрый и сильный, поймет ее и примет этих ребятишек как родных. Правда, ни в одном его ответном письме он ни словом не интересовался детьми, но Варя оправдывала его: сейчас не до того, идут бои, не до расспросов.
Весна 1945-го. Площадь перед сельсоветом гудела, как растревоженный улей. Гармонь лихо выводила «Катюшу», и под эти переливы женщины, забыв о усталости, пускались в пляс, смеясь сквозь навернувшиеся слезы. Некоторые, отвернувшись, украдкой смахивали с лица влагу, но все же были частью общего ликования. Ради этого дня их сыновья и мужья отдали самое ценное.
Детишки, словно стайка воробьев, носились по площади. Многие из них, те, кого приютили сельские женщины, горячо спорили, каким будет их папка, чему он их научит, когда вернется. Они верили в это чудо, мечтая о полной семье.
Варя тоже ждала. Сергей написал, что вернется в июне. И вот, в один из знойных летних дней, она стояла на пыльной дороге, что вела к станции, прикрыв ладонью глаза от палящего солнца. Позади нее, волнуясь и перешептываясь, стояли ее повзрослевшие дети — Лида, Гриша и Маша. Они с нетерпением ждали встречи с человеком, который занимал все мысли их приемной матери.
Вдали показалась знакомая, но чуть изменившаяся фигура. С радостным возгласом Варя помчалась навстречу, не чувствуя под собой ног. Крепкие объятия, давно забытые и такие желанные, вскружили ей голову. Она отметила, что его черные как смоль волосы тронула седина, а на лбу залегли новые морщины. Но его глаза… Они смотрели на нее все теми же родными, любимыми глазами.
Не отпуская его руку, она привела его в дом, накормила щавелевыми щами с крутым яйцом, поставила на стол лепешки, испеченные из смеси муки и отрубей.
— Вот так и живем. Трудно, но мы справляемся. Мои детки — моя главная опора, они во всем мне помогают.
— Твои детки? — Он доел и отодвинул пустую тарелку. — Честно говоря, я не думал, что ты оставишь их навсегда. Варя, война кончилась. Ты можешь определить их обратно, в детдома. Зачем тебе этот груз?
От этих слов у нее перехватило дыхание. Она тихо, почти шепотом, чтобы не слышали дети, играющие во дворе, проговорила, закрывая окно:
— Сергей, у этих детей нет родителей. Они пережили кошмар, нашли здесь дом и семью, а ты предлагаешь отправить их… куда? В разрушенный город? В приют? Что с тобой? Когда ты стал таким жестоким?
— Милая, послушай, — он взял ее руку в свои шершавые ладони. — Я безумно люблю тебя. Не было дня, чтобы я о тебе не думал. Мысли о тебе помогли выжить в том аду. Я мечтал увидеть тебя в фате, мечтал о наших детях, о сыне, о дочке… о родных. А тут… трое чужих. Я должен стать для них отцом? Прошу, давай создадим свою семью.
— Уходи… — она вырвала свою руку, и слова прозвучали сквозь слезы, тихо и бесповоротно. — Уходи. Я ни за что не расстанусь с моими детьми. Мы справимся без тебя. Уходи.
Он встал и вышел, громко хлопнув дверью. Варя опустилась на лавку и разрыдалась. Столько лет надежды, столько писем, столько веры… и все рухнуло в одно мгновение от его безжалостных слов. Он не знал, как она боролась за жизнь каждого из этих детей, как выхаживала их в болезни, как отдавала им свой паек в самые голодные дни.
Село гудело, обсуждая поступок Сергея. Большинство его осуждало — все видели, какой подвиг совершала Варя. Анна, взявшая первых четверых, и Людмила, растившая двоих, лишь качали головами. Мужики, вернувшиеся с фронта и узнавшие, что их семьи «выросли», в основном махали рукой: «Где трое, там и четверо; где пятеро, там и шестеро».
— Почему? Почему он так поступил? — сокрушалась Варя, сидя в гостях у Ильи Ивановича. — Другие-то приняли ребятишек, растят, своим зовут. Разве это любовь, если он не разделил со мной эту ношу?
— Не сравнивай, Варюша, — мудрый учитель задумчиво смотрел в окно. — Те мужики возвращались к своим семьям, к своим детям. А Сергей… он молод, он хотел начать все с чистого листа. Пойми и его. Ничего, одумается, вернется. Любовь ведь никуда не делась.
— Нет у него любви! — смахнула она скупую слезу. — И что он теперь? Пьет? Говорят, к Маринке похаживает. Неужели к ней пойдет?
— Маринка… Красива, да умом бог обделил. С такой и поговорить не о чем. Не его это уровень.
— Зато красоты сполна, — горько усмехнулась Варя. — Что же делать-то, Илья Иванович?
— Ждать, деточка. Только и остается, что ждать.
Но Варя дождалась другого. Осенью село всколыхнула весть: Маринка ждет ребенка от Сергея. Боль в ее сердце была такой острой, что казалось, мир рухнул окончательно. И только доверчивые взгляды детей, их тихая забота дали ей силы жить дальше.
В день, когда все село гуляло на свадьбе Сергея и Марины, Варя вела уроки. Трясущейся рукой она выводила на доске арифметические примеры, изо всех сил стараясь скрыть волнение и смахивая платочком предательские слезы. Внезапно в классе раздался стук, и дверь открылась.
— Здравствуйте, могу я видеть Варвару Семеновну? — на пороге переминался с ноги на ногу высокий, светловолосый мужчина. На его выцветшей гимнастерке позвякивали боевые награды.
— Да, это я, — она вышла в коридор, притворив за собой дверь. — Дети, повторяйте таблицу умножения.
— Мне сказали, что моя дочь, Веденеева Лидия Михайловна, находится у вас…
У Вари подкосились ноги. Ее Лидочка, которой недавно исполнилось четырнадцать… Та самая Лида, что рассказывала, как получила похоронку на отца в начале июля, а через две недели погибла мать… И вот теперь выясняется, что отец жив.
— Лидочка… да, — голос ее дрогнул. — Она в соседнем классе. Но давайте сначала поговорим.
— Конечно. Где нам можно обсудить все подробности?
Варя на минуту заглянула в класс, велев детям вести себя прилежно, и повела незнакомца к себе в дом. Усадив гостя за стол, она предложила ему чаю и пирога с капустой и грибами.
— Лида сейчас на уроке, но прежде, чем вы встретитесь, я хочу кое-что обсудить…
— А что тут обсуждать? — мужчина, назвавшийся Михаилом, был прямолинеен. — Я вам безмерно благодарен, председатель рассказал, как вы спасали деток. Но теперь ваша ноша станет легче — я забираю дочь в Москву. В Ленинграде у нас ничего не осталось, будем обустраиваться заново.
— Михаил… Она считает вас погибшим. Она счастлива здесь, со мной, с Гришей и Машей. Вырвать ее из этой среды… это будет для нее новой травмой.
— И что вы предлагаете? Это моя дочь! — он с силой стукнул по столу, и чашка подпрыгнула. — Я полгода ее искал, исколесил полстраны! И теперь должен уехать ни с чем? Да она обрадуется, увидев отца! И вы не имеете права мне мешать!
— Я и не мешаю, — голос Вари дрожал. — Я лишь прошу… оставьте ее здесь. Вы можете приезжать, навещать…
— Может, лучше у нее самой спросим? — раздраженно бросил он.
Варя чувствовала, как почва уходит из-под ног. Ей было жаль Михаила, но мысль о разлуке с Лидой была невыносима.
Когда девочку вызвали из класса и она, застыв на пороге, узнала отца, пронзительный крик «Папа!» огласил маленький дом. Она бросилась к нему, обвивая его шею руками и рыдая. Но когда настал момент объяснить, что уезжать придется одной, без Вари, Гриши и Маши, девочка отшатнулась.
— Нет! Я не могу их бросить! Папа, я не могу!
— Что же нам делать? — растерянно спросил Михаил.
— Женись на маме Варе! Тогда мы все будем вместе! — отчаянно выпалила Лида.
Михаил лишь грустно покачал головой:
— Это невозможно, дочка.
С громким рыданием девочка выбежала из избы. Поиски, длившиеся до самой ночи, ни к чему не привели. Отчаянье сжимало сердца.
— Что же нам делать, Варвара Семеновна? Вы, как педагог, что посоветуете? — с горькой иронией спросил Михаил.
— Я… я сейчас не могу думать ни о чем, кроме Лиды.
Они уже готовы были идти с обходом все село, когда увидели Гришу, который пулей несся к речному обрыву.
— Мама! — крикнул он. — Мы там, под обрывом, тайную землянку вырыли! Может, она там!
Сердце Вари упало. Это было опасно. Они кинулись туда и нашли Лиду: она сидела, скорчившись, в маленькой пещерке и тихо плакала. Михаил, не говоря ни слова, осторожно подхватил ее на руки и поднял наверх.
— Ты уже большая, что же ты так пугаешь людей?
— Мне страшно уезжать, — всхлипывала девочка. — Я тебя люблю, я плакала, когда тебя не стало… Но и маму Варю, и
Гришу, и Машу я тоже люблю. Я не могу выбирать!
Михаил, глядя на искаженное страданием лицо дочери, почувствовал, как сдает его собственная твердость. Он не мог снова потерять ее, не мог стать причиной ее слез.
— Тогда… я вижу только один выход, — устало и обреченно произнес он. — Нам с мамой Варей действительно нужно пожениться.
Он не мог заставить ее страдать, и этот брак казался единственным выходом. Варя, видя его отчаянье и глядя на умоляющие глаза Лиды, тихо кивнула.
— Если иного пути нет… я согласна. Ради детей. Но Гриша и Маша — тоже моя семья, они остаются со мной.
На следующий день село ахнуло, узнав, что Варвара Семеновна вышла замуж за незнакомого фронтовика.
— С ума сошла! — шептались на лавочках.
— Ради моих детей я на все готова, — с достоинством отвечала Варя.
Вечером того же дня, после бани, Михаил сидел во дворе, крутя в руках самокрутку.
— О чем задумался? — тихо спросила Варя, кутая плечи в теплую шаль.
— Да вот думаю… Почему вы мне все «выкаете»? Мы вроде как муж и жена, — он горько усмехнулся.
— Послушай… — поправилась она. — Я тебя понимаю. Но пойми и ты меня. Я четыре года растила их, думая, что они одни на всем свете. А тут появился ты… Лида не знала, как поступить. Давай попробуем… хотя бы ради них… делать вид, что мы счастливая семья. А там… видно будет.
— Я не в обиде на тебя за этот брак, — сказал Михаил, глядя на закат. — Я даже благодарен. Но вот вопрос… а если найдутся родители Гриши и Маши?
— Их нет. Маша — из семьи, репрессированной в тридцать седьмом. А Гришу… нашли на вокзале, ему было две недели от роду. Записки при нем не было.
— Ну что ж… — он обернулся к ней, и в его глазах впервые мелькнула легкая усмешка. — Тогда я могу быть уверен, что останусь твоим единственным мужем.
И Варя, не выдержав, впервые за этот долгий и тяжелый день улыбнулась в ответ.
Эпилог
Михаил остался в селе, решив пустить корни здесь, рядом с людьми, которые стали ему родными. Его приняли механизатором в колхоз, и вскоре все забыли обстоятельства его странного брака. А к весне, когда Варя стала появляться на людях с широкой, светлой улыбкой и новым, смущенным блеском в глазах, всем стало ясно — этот брак, заключенный по расчету детского сердца, оказался на удивление крепким и счастливым.
Сергей окончательно стерся из ее сердца, и ей оставалось лишь тихо жалеть его — в браке с Маринкой он не нашел счастья, хоть и любил свою маленькую дочурку.
А Михаил… Он с удивительной легкостью и искренностью принял Вариных детей. Гриша нашел в нем настоящего отца, а красавица Маша получала от него столько же любви и заботы, сколько и родная Лида, которая, к слову, через год уехала учиться в город, с гордостью осознавая, что своей детской выходкой когда-то принесла в свою семью настоящее счастье.
Всего Варя и Михаил воспитали семерых детей: Лиду, Гришу, Машу и троих общих — Юру, Андрея и маленькую Оленьку. А в пятьдесят шестом году, когда свои дети уже подросли, они взяли в дом шестилетнюю Зиночку, оставшуюся круглой сиротой.
Варя дожила до глубокой старости, пережив своего Михаила на четыре года. Ее провожал в последний путь едва ли не весь район — благодарные ученики, односельчане, бесконечно уважавшие свою учительницу, многочисленные дети, внуки и правнуки.
Ее жизнь и жизнь Михаила стали живой легендой, немеркнущим примером того, что настоящая семья рождается не от крови, а от безграничной любви, самопожертвования и готовности принять в свое сердце того, кто в этом нуждается. Их история, как тихий, но прочный свет, продолжала согревать души еще долгие-долгие годы.
