Крошечная хрустальная снежинка, упавшая на темное пальто, казалась единственным безмолвным свидетелем его внутренней тревоги. Кирилл стоял на пороге знакомой с детства квартиры, чувствуя, как ледяной ветер за спиной подталкивает его вперед, к сложному разговору. Он приехал к матери один, без своей супруги и ее дочки, надеясь найти нужные слова, выстроить их в идеальную просьбу.
— Всего лишь три дня, мама. Всего семьдесят два часа, а такой случай выдался, поездка неожиданная. Малышку не с кем оставить, кроме тебя. — Его голос прозвучал почти умоляюще, хотя он сам старался придать ему деловую твердость.
Ирина Владимировна, женщина с строгими, но еще красивыми чертами лица, молча двигалась по кухне. Ее руки расставляли на столе знакомую ему с детства керамику: чашку с позолотой, маленькую розетку для варенья. Она налила в кружку густой, черный кофе, аромат которого смешался с запахом свежеиспеченного печенья. Этот запах был синонимом дома, уюта, но сегодня он не приносил успокоения. Она всем сердцем желала, чтобы ее взрослый, состоявшийся сын позволял себе больше отдыха, но эта поездка была связана с ними — с Викой и с той девочкой.
Ей потребовалось немало душевных сил, чтобы принять выбор сына. Он, холостой, перспективный, с дипломом престижного вуза, неожиданно связал жизнь с женщиной, у которой уже был пятилетний ребенок. В ее мыслях, тихих и настойчивых, как осенний дождь, часто звучал упрек: «Дожил до зрелых лет, не торопился, и вдруг — первая встречная». Она винила себя, что упустила момент, не направляла, слишком доверилась его рассудительности. И если саму Вику, милую и старательную, она со временем научилась видеть как часть семьи, то к маленькой Варе ее сердце оставалось глухим. Она понимала, что ребенок абсолютно ни в чем не виновата, но каждый раз, видя эти большие, чужие глаза, она ощущала каменную стену, возведенную ее собственной душой.
— Сыночек, пойми, у меня не было собственного опыта с внуками. Я попросту не знаю, как правильно, как нужно вести себя с таким маленьким ребенком, — начала она, глядя в окно на падающий снег.
— Мам, да что ты говоришь. Ты же все умеешь, ты самая лучшая хозяюшка на свете. Будь ее родная бабушка поближе, мы бы, конечно, к ней обратились. Но она за тысячу верст отсюда… и больше здесь у них никого нет.
— А мои планы? Мои маленькие, но такие важные дела? Только-только появилось время вздохнуть свободно, как сразу же навязывают чужую кровиночку, — вырвалось у нее с внезапной горечью.
— Хорошо, мама. Не буду настаивать. Пойду, — он развернулся, делая вид, что собирается уходить, хотя знал, что этот старый детский маневр все еще срабатывает.
— Постой, куда ты собрался? — Ирина Владимировна надула губы, как в его детстве, и с наигранной обидой произнесла: — Привозите ее завтра. Но только если она сама согласится остаться со старой ворчуньей.
— Спасибо, родная! Уговорим, обязательно уговорим!
На следующий день в прихожей стояла маленькая девочка в пухлой розовой куртке, с трудом расстегивающая непослушную молнию. Ее мать, Вика, ловко помогла ей, а затем обернулась к Ирине Владимировне.
— Огромное вам спасибо, Ирина Владимировна, мы так вам признательны. — Она опустилась на уровень дочери. — Смотри, я сложила в сумку твоих любимых кукол, ту самую книжку с волшебными историями. Бабушка Ира обязательно тебе ее почитает. Правда же, почитаете?
— И почитаем, и в куклы поиграем, проходи, милая, не стой в дверях, — проговорила хозяйка, стараясь, чтобы в голосе звучала теплота.
Но ребенок, уловив, что мама не снимает сапоги, тихо всхлипнул.
— Солнышко, мы с дядей Кириллом вернемся очень-очень скоро. Пройдет всего три волшебных денька, и мы уже будем тут. Привезем тебе самый красивый сувенир из гор. А ты будешь нас ждать, храбро, как настоящая принцесса?
Девочка кивнула, поднеся к лицу игрушечного белого мишку, но в ее глазах стояли слезы. Дверь закрылась с тихим щелчком. Варя неподвижно смотрела на деревянную панель, сжимая в руках плюшевого друга.
— А знаешь что? Пойдем-ка, я покажу тебе одну замечательную шкатулку, — предложила Ирина, беря ребенка за холодную ладошку и ведя его в гостиную. Она разложила на диване привезенные игрушки. — Играй тут, а я пока на кухне сотворю для нас что-нибудь вкусненькое.
— А я могу с вами? — тихо спросила девочка.
— Нет, тебе тут будет интереснее. На кухне тесно, ты мне только будешь мешать, — отрезала Ирина и тут же мысленно ужаснулась собственной резкости. Но ничего не могла с собой поделать: она смотрела на светловолосую девочку и видела живое воплощение своих несбывшихся надежд на «правильных» внуков. «Несправедливо, — терзалась она, — столько лет ждать продолжения семьи и получить в награду чужое дитя».
Варя изредка прибегала на кухню, задавая свои бесконечные «почему» и «как». Ирина Владимировна отвечала сдержанно, односложно. «Лишь бы не расплакалась», — думала она, и это было единственным, что заставляло ее поддерживать подобие диалога.
Чувствуя эту невидимую стену, девочка вскоре замкнулась, уединившись с книжками и игрушками. Она тихо пересказывала картинки, пытаясь складывать буквы в слова.
Ирина пыталась взять себя в руки, пересилить внутреннее сопротивление. Она даже прочла пару сказок, на следующий день вывела ребенка на длительную прогулку в парк. Все шло внешне благополучно, но на дне ее души копилась горькая осадка.
— А когда они вернутся? — раз за разом спрашивала Варя.
— Послезавтра, солнышко, послезавтра.
— И мы сразу поедем домой?
— Конечно, домой.
— А ты с нами? Ты приедешь к нам в гости? — вдруг спросила девочка, и ее широко распахнутые, небесной чистоты глаза устремились прямо в душу взрослой женщины.
— Я? Не знаю… Возможно.
— Пожалуйста, приезжай! Я тебе весь свой кукольный домик покажу, всех жильцов! — воскликнула она с такой искренней надеждой, что у Ирины что-то кольнуло в груди.
К вечеру второго дня ей стало немного легче. Она почти смирилась с ролью временной няни. Но вдруг знакомое, ненавистное давление сдавило виски, потемнело в глазах. Подскочило давление, как это бывало в последние годы от переутомления и волнений.
— Ты заболела? — послышался встревоженный тоненький голосок.
— Ох, именно этого мне сейчас не хватало, — сквозь зубы пробормотала женщина, доставая из аптечки маленькую белую таблетку.
— Ты должна прилечь, — с серьезным, взрослым видом заявила девочка.
— Если лягу, станет только тяжелее, уж лучше я тут в кресле посижу, — Ирина с трудом устроилась полулежа на диване в гостиной.
Варя затихла. Она отложила в сторону гремящие кубики, прикрыла книгу, стараясь не шелестеть страницами. Она сидела, не сводя с женщины тревожного взгляда, словно стояла на страже. Вдруг в прихожей резко и громко зазвенел звонок. Девочка вздрогнула и прошептала: — Это они! Вернулись!
— Постой, родная, они завтра будут. Это, наверное, почтальон или соседи, — медленно поднялась Ирина и, держась за стены, побрела открывать.
Она бы никогда не открыла дверь, если бы знала, кто стоит за ней. На пороге возвышалась соседка с верхнего этажа, Алевтина, чье присутствие всегда предвещало бурю. Женщина с вызывающим взглядом, известная своими шумными ночными сборищами, считала Ирину Владимировну и других соседей, осмелившихся делать ей замечания, своими личными недругами.
— Это вы мне опять стучали в пол, Ирина Владимировна? — начала она без предисловий, с места в карьер. — А я, между прочим, спала без задних ног, никого не трогала, и тут такой грохот!
— Я не стучала, — тихо, но твердо ответила Ирина, чувствуя, как боль в висках нарастает с новой силой. Она попыталась прикрыть дверь.
— А нет, погодите! Кто же тогда? Я живу себе спокойно, а вы все ко мне с претензиями! — Голос Алевтины крепчал, набирая обороты, как разогревающийся мотор.
Я уже сказала: я не стучала. У нас тут все тихо. Идите с миром.
Но соседка, разозленная прошлыми конфликтами, уже не могла остановиться. Она выплескивала наружу все свои обиды и раздражение, собранные за долгие недели.
И вдруг в проеме между взрослыми женщинами возникла маленькая фигурка. Варя, сначала робко выглядывавшая из-за угла, смело подошла к самому порогу и, глядя на Алевтину, громко и четко сказала: — Тише, пожалуйста! У тети Иры очень сильно болит голова.
Обе женщины замерли, ошеломленные. А девочка, с абсолютно серьезным видом, подняла свой крошечный указательный пальчик и погрозила им соседке: — А если вы будете шуметь, то приедет дядя полицейский и… и поставит вас в угол! За непослушание!
Ирина Владимировна, пораженная этой внезапной, отчаянной защитой, невольно улыбнулась. Улыбка, казалось, разгладила морщины на ее лице.
— Варенька, все хорошо, тетя уже уходит. Иди в комнату.
Но ребенок не двинулся с места. Вместо этого она протянула руку и взяла ладонь Ирины, крепко сжав ее в своей маленькой теплой ручке. Это был безмолвный жест поддержки, словно она говорила: «Я с тобой, я тебя защищу».
Алевтина, опешив от такой наглости, на секунду замолчала, смотря на девочку с нескрываемым изумлением.
— Ну и ну… Пигалица еще та, а уже грубить старших учит!
— Вот что, — внезапно выпрямившись и глядя на соседку твердым, ясным взглядом, сказала Ирина, забыв о головной боли. — Она тебе не пигалица. Никто тебе не стучал. И ты уйди и не пугай своим криком ребенка. — И с этими словами она мягко, но неумолимо закрыла дверь.
Она обернулась к девочке, которая все еще сжимала ее руку.
— Ну что, испугалась, моя храбрая?
— Нет. Потому что ты со мной.
— Конечно, с тобой. Она больше не придет.
Странное дело, но вскоре после этого голова действительно перестала болеть. Ирина еще немного посидела на диване, обняв девочку за плечи, потом встала, ощущая необычайную легкость.
— А знаешь что? Давай-ка испечем блинов. К приезду наших путешественников. Встретим их настоящим пиром! Ты любишь блины?
— Очень-очень! А можно, я буду помогать? Научишь меня?
— Конечно, научу! Давай вместе, — отозвалась женщина, и в ее голосе прозвучала неподдельная нежность. Она вдруг с поразительной ясностью ощутила, как в ее остывшее сердце пробивается тонкий, но такой теплый лучик. Эта крошка, этот «чужой» ребенок, без раздумий встала на ее защиту. Пусть ее угроза была смешной и детской, но искренность, стоящая за ней, была настоящей, чистой и бесценной.
Они провели тот вечер в невероятной гармонии. Смешивая муку и молоко, Ирина Владимировна рассказывала секреты идеального теста, а Варя, стоя на табуретке, внимательно слушала, ее глаза горели интересом. Потом они устроились на диване, включили телевизор, и по дому разнеслись веселые мелодии мультфильмов. Девочка незаметно придвинулась ближе, потом прислонилась головой к плечу женщины. Ирина нежно обняла ее, поправила прядь мягких, шелковистых волос и вдруг, внимательно вглядевшись, увидела в ее лице знакомые, милые черты ее матери. И в этот миг ее сердце, наконец, оттаяло. В душе стало тихо, уютно и светло, будто в комнату зашло долгожданное солнце.
Вечерний звонок сына застал их в этой нежной идиллии. Они по очереди брали трубку, наперебой рассказывая, как здорово все прошло, как они соскучились и как ждут встречи. После разговора они еще долго сидели в обнимку в мягком свете настольной лампы, и Ирина рассказывала сказку о далекой снежной стране, где живут величественные белые медведи. А девочка, уже засыпая, крепче прижимала к груди свою самую верную игрушку — того самого белого мишку, который был немым свидетелем того, как в одной душе расцвел самый настоящий, безусловный и прекрасный цветок любви.
И вот уже спустя много лет, глядя на пожелтевшую фотографию, где они втроем — она, ее сын и уже совсем взрослая, ставшая родной внучка — смеются на фоне заснеженных гор, Ирина Владимировна понимала: самые драгоценные подарки судьба часто преподносит в самой неожиданной упаковке, и настоящее родство измеряется не кровью, а теплом, которое две души способны подарить друг другу, отогреваясь у одного общего очага.
