Холодный январский ветер 1940 года завывал за окном, словно потерянная душа, забираясь в каждую щель небольшого домика на окраине села. Вероника, закутавшись в потертую шерстяную шаль, бесцельно бродила из угла в угол, и с каждым шагом тревога в ее сердце сжималась в тугой, болезненный комок. Где же они? Куда запропастились? Уже давно стемнело, свинцовые тучи затянули небо, осыпая землю колючим, пронизывающим снегом, а ее любимых — супруга и дочурки — все не было.

С самого утра Николай отправился с маленькой Лидочкой на ярмарку в соседнее село, пообещав привезти дочери новый яркий платочек и тряпичную куклу с льняными волосами. Они ушли, смеясь, их веселые голоса еще звенели в ушах, а теперь лишь потрескивание поленьев в печи нарушало гнетущую тишину. На столе, покрытом скромной скатертью, дымился глиняный горшочек со щами, рядом стыли румяные пироги с капустой, но мыслей о еде не было. Рыжий кот Васька, почуяв беспокойство хозяйки, ласково терся о ее ноги, тихо мурлыча. Вероника машинально наклонилась, чтобы погладить его теплую спину, прислушиваясь к каждому шороху за ставнями.

— Ну куда же они подевались, а? Может, ты мне поведаешь, мудрый? — прошептала она, обращаясь к коту. — Нет… Не поведаешь…

Вдруг ее сердце екнуло — сквозь вой вьюги она различила глухой, но четкий звук: хлопнула калитка. Не раздумывая, накинув на плечи первую попавшуюся одежду, она выскочила в сени и распахнула дверь. На пороге, едва держась на ногах, стоял Николай. Лицо его было бледным, испачкано снегом и грязью, а из носа струилась алая кровь, замерзая на губах.

— Коля! Господи, что с тобой? Что случилось?

— На станции… Напали, — с трудом выговорил он, опираясь о косяк. — Незнакомцы, темно было, не разглядел… Все забрали, все карманы вывернули. Деньги, покупки…

— А Лидка… Лидочка где? — голос Вероники сорвался на высокий, испуганный фальцет.

— Разве она не дома? — в глазах Николая мелькнул неподдельный ужас. — Когда они набросились на меня, я закричал ей, чтобы бежала без оглядки, в село, к нам!

— Нет ее здесь! — женщина вскрикнула, отшатнувшись. — Погоди… Ты хочешь сказать, что наша пятилетняя дочь сейчас одна, в этом аду? В лесу, в такую пургу? Ты совсем с ума сошел?!

Не слушая оправданий, она оттолкнула его и выбежала на улицу. Метель слепила глаза, но она, не помня себя, бросилась к соседним домам, громко взывая о помощи, ее голос, полный отчаяния, резал ледяной воздух.

Вечер и вся долгая, бесконечная ночь слились в один сплошной кошмар. Мужики с фонарями и кольями прочесывали каждый метр знакомого леса, заглядывали под каждый пригорок, обшарили овраги. Но метель, безжалостная и слепая, замела все следы, все надежды. Лес, обычно такой дружелюбный, стал глухой, непроницаемой стеной.

Вероника, обессиленная, с разбитыми в кровь ногами, продолжала метаться меж заснеженных елей, хрипло выкрикивая имя дочери, представляя, как та, маленькая и перепуганная, жмется к корням старой сосны, застывая в ледяном плену.

— Вероника, всю округу исколесили, — устало произнес председатель сельсовета Трофим, снимая шапку и отряхивая снег. — Под каждый сугроб заглянули, по полям прошли… Нет нигде девчушки. Словно сквозь землю провалилась.

Последующие дни слились в череду бесплодных попыток. Ориентировки разослали, подключилась милиция, искали всем селом и соседними деревнями. Вероника не могла ни есть, ни спать. Она осунулась, глаза ввалились и подернулись дымкой невысказанной боли, а на щеках не просыхали слезы.

— Вер, надо себя сберечь, — однажды тихо сказал Николай, осторожно касаясь ее плеча.

— Сберечь? — она резко вскочила, и глаза ее вспыхнули сухим, яростным огнем. — Это ты во всем виноват! Ты поволок ее в город, хотя я умоляла подождать до субботы! Я бы поехала с вами! Ты не уберег ее! Не защитил!

— Не терзай меня, ради всего святого! — голос его дрогнул. — Ты же знаешь, Лида была для меня светом очей, каждой клеточкой души. И каждый миг без нее — это вечная мерзлота в сердце. Мне, может, вдесятеро тяжелее, ведь груз этой вины… он невыносим. Но мы не сдадимся, мы будем искать, я обещаю.

Она выбегала из дома на рассвете и возвращалась затемно, не замечая усталости. Трофим освободил ее от преподавания в школе, понимая, что от горящей горем матери толку на уроках мало, что жизнь ребенка неизмеримо важнее грамматики и арифметики. Но спустя две недели он был вынужден снова прийти к ней.

— Вероника Николаевна, скорее всего, ее с нами уже нет. Подумай здраво — куда мог подеваться ребенок в нашем маленьком селе? Снег сойдет… может, найдем тогда и предадим земле по-христиански. А ты сейчас нужна другим детям. Они тебя ждут.

Она закричала, как дикий зверь, попавший в капкан, но в глубине души понимала его правоту. Если бы дочь была жива, ее бы нашли. Дорога была одна, прямая, как стрела, и Лида знала ее прекрасно.

С того рокового дня ее жизнь превратилась в кромешный ад. И этот ад она делила с Николаем, выплескивая на него всю свою боль, гнев и отчаяние. Она кричала, упрекала, обвиняла. А он молча сносил все, проводя дни в поездках в город, пытаясь достучаться до начальства, проверяя больницы и морги, лелея призрачную надежду.

Спустя месяц, после очередной горькой ссоры, он, хлопнув дверью, заперся в горнице. Проснувшись на рассвете, Вероника не обнаружила его в доме. На кухонном столе лежал пожелтевший листок, испещренный неровным, торопливым почерком:

«Прости. Больше нет сил слышать твои упреки. Я любил Лиду не меньше твоего, и мое страдание бездонно. Но вместо того, чтобы искать опору друг в друге, ты втоптала нашу общую боль в грязь и выставила меня единственным виновником. Брак наш не был скреплен печатью, так что проблем с расторжением не возникнет. Уезжаю в район, попробую еще раз поднять всех на ноги, но, как и Трофим, начинаю верить, что ее с нами нет. Прости и прощай».

Глиняная тарелка со звоном разбилась о белую стену, оставив на ней уродливое пятно.

— Да будь ты проклят! И ты меня бросил! Трус несчастный! — ее крик повис в пустоте холодного дома.

Рыдая, она опустилась на пол. Николай был прав — они не были расписаны. Сыграли веселую свадьбу в тридцать пятом, когда юная страсть и первая беременность скрепили их союз. Председателя в селе тогда не было, а когда появился новый, все как-то откладывали, потом родилась дочь, закрутились хлопоты… Да и жили ведь душа в душу, зачем нужны эти бумажки? Он боготворил дочь, души в ней не чаял, и она отвечалa ему безграничной детской любовью. А теперь он просто ушел, не связанный никакими узами.

Она ждала его до самой весны, но он не вернулся. И не его отсутствие терзало ее теперь, а неизвестность. Снег сошел, обнажив промерзлую, тоскующую землю, но тайна не раскрылась. Словно маленькая девочка и не существовала вовсе, растворилась в холодном воздухе.

Ей казалось, что рассудок начинает изменять ей. Односельчане, добрые и отзывчивые, старались помочь, чем могли, подкармливали, заходили поболтать. Подруга юности, бойкая и неугомонная Матрена, в один прекрасный день просто перетащила свой узелок в ее дом и заявила с характерной прямотой:

— Буду тут пожить. Одной тебе никак нельзя, с ума сойти недолго. Заодно погляжу, чтобы ты чего с собой не сделала в отчаянии.

И если бы не Матрена, ее упрямая, настойчивая забота, Вероника, возможно, и впрямь не выдержала бы. Но подруга, словно яркое, шумное солнце, понемногу отогревала ее окоченевшую душу, помогая принять то, что изменить было невозможно.

Через год грянула война. Вероника не знала, ушел ли Николай на фронт защищать Родину, или нет, ведь он так и не появился в селе. От Трофима она узнала, что все свои документы он забрал заранее, имея к ним доступ как помощник председателя.

Постепенно она училась жить с этой незаживающей раной. Дни тянулись, однообразные и серые. Она была похожа на тряпичную куклу — безжизненную, с потухшим взглядом. Лишь Матрене она могла доверить свои мысли, лишь с ней могла говорить по душам.

В 1943 году Матрена собралась замуж. Ее избранник вернулся с фронта комиссованным, без одной руки, но любимая была счастлива уже тому, что он жив.

— Верка, а у моего Костика брат есть, Сергей, давай познакомлю. В соседнем селе в милиции служит.

— Не хочу, — отмахнулась та. — К чему?

— Как к чему? Для создания новой ячейки общества… Да и любой женщине нужна крепкая рука и надежное плечо.

— Была у меня семья. Нет ее, и новой не надо. Видно, не заслужила я счастья.

— Да сколько же можно, Вероника? — не выдержала подруга. — Три года минуло! Пора жизнь налаживать. Прошлое не воротишь. Да, боль останется с тобой навсегда, как шрам на сердце, но ты ведь еще можешь быть счастливой! Знаешь, когда моих родных не стало в те голодные годы, я тоже в петлю смотреть хотела. Но справилась, выстояла, потому что поняла — раз жива, значит, на то воля Господня.

— Не хочу, Мотя.

Но на свадьбу Матрены и Константина Сергей был приглашен. Высокий, статный мужчина в аккуратно подогнанной милицейской форме сразу привлек внимание всех незамужних девушек в селе. Вероника даже не пыталась произвести впечатление, сидела в стороне за длинным праздничным столом и ждала момента, когда можно будет незаметно уйти.

— Вам невесело на нашем торжестве? — его голос, спокойный и глубокий, прозвучал рядом. Он присел на соседнюю лавку.

— Нет, что вы. Я очень рада за мою подругу.

— Что-то не очень заметно. Гляньте, сама Матрена на вас поглядывает с беспокойством. Пойдемте, спляшем.

— Не танцуется что-то.

— Тогда как представитель власти приказываю: поднимайтесь и идите в круг! — он скривил губы в забавной гримасе, и Вероника неожиданно для себя рассмеялась. Поняв, что он не отстанет, она сдалась и позволила увести себя в хоровод. Одна песня, вторая, и вот она уже, с румянцем на бледных щеках, лихо отплясывает, забыв о горе. Впервые за три долгих года она позволила себе радоваться, и все благодаря этому настойчивому незнакомцу.

Когда молодые удалились, а гости начали расходиться, Сергей предложил проводить ее.

— Позвольте завтра навестить вас?

— Не стоит. Вы, наверное, слышали… о моей истории? Честно говоря, я не очень общительный человек. А сегодня… это просто исключение.

— Слышал. Мне Константин и Матрена рассказывали. Если честно, я и сам не большой весельчак. В моей жизни тоже хватало потерь. Четыре года назад сгорел мой дом. Я в отъезде был, а когда вернулся… уже и жену, и сынишку схоронили. Ночью все случилось, они не успели…

— Сколько… сколько лет было сыну? — содрогнувшись, спросила Вероника.

— Три годика. Сашенькой звали…

— А супруга?

— Галина. Двадцать один год. Я ее очень уважал, она была матерью моего ребенка… Эта потеря перевернула весь мой мир. Так же, как и вы, я не видел больше смысла. Спасла работа, да оплеуха от старшего брата, когда я задумал свести счеты с жизнью. Потихоньку стал возвращаться, понял, что еще молод и, наверное, заслуживаю второго шанса.

Вероника смотрела на него, и в ее глазах стояли слезы. Две израненные души, две одинокие тени нашли друг друга в холодном мире.

— Сергей, помогите мне поверить, что счастье еще возможно. А я… я тоже постараюсь изо всех сил. Скажите честно, я вам хоть немного симпатична?

— Симпатичны, просто…

— Тогда до завтра.

Легко прикоснувшись к козырьку фуражки, он развернулся и зашагал прочь, оставив ее с новым, незнакомым чувством тихого, светлого волнения.

1944 год.

Сергей перевелся в село, где жила Вероника, так как их прежний участковый уехал на повышение. Едва он обосновался на новом месте, они с Вероникой сыграли скромную, но душевную свадьбу. Трофим сам расписал их, все было по закону. И Вероника вновь почувствовала, как по жилам разливается давно забытое тепло, словно первая весенняя капель после долгой зимы. Да, она всегда будет помнить свое прошлое, всегда будет лить по дочери тихие слезы, но ей было всего двадцать семь, и жизнь настойчиво стучалась в ее сердце, требуя продолжения. Сергею удалось растопить лед в ее душе, вывести ее из тьмы отчаяния. И она, в свою очередь, стала для него надежной опорой и тихой гаванью.

— Я очень хочу ребенка, — доверительно шептал он ей по вечерам.

— И я… Но так страшно, Сережа. Война все не кончается, сводки такие тревожные…

— Потерпи еще немного. Я верю, что скоро все закончится. Блокаду с Ленинграда сняли, наши наступают. Увидишь, скоро над всей страной взовьется знамя победы, и люди снова научатся смеяться и радоваться.

— Как мы с тобой?

— Как мы с тобой…

И она доверилась ему. Сергей брал на себя все заботы, она чувствовала себя за ним как за каменной стеной. Сельчане полюбили нового участкового за его справедливость и честность.
Дети в школе снова видели улыбку на лице своей любимой учительницы и старались радовать ее успехами. Но порой, особенно в тихие вечера, она вспоминала о пропавшей дочери, и тогда слезы катились по ее щекам сами собой.

Под конец года она обрадовала мужа.

— Мне кажется, у нас будет малыш. Завтра схожу к повитухе, пусть подтвердит.

Он подхватил ее на руки и закружил по горнице, счастливо смеясь.

— Я привезу тебе из города гостинцев. Скажи, чего душа желает?

— Конфет, очень хочется сладкого. А в город по делам?

— Начальство вызывает. Одного типа задержали, а он родом из наших мест, нужны свидетельства.

— Надолго?

— Нет, к вечеру вернусь.

Сергей вернулся задумчивым и сосредоточенным, будто погруженный в свои мысли.

— Вероника, скажи, а Николай… он ничего странного перед исчезновением дочери не делал? Может, часто отлучался без объяснений?

— Сережа, зачем тебе это? — удивилась она.

— Просто ответь…

— Ну, бывало. С тех пор как Трофим взял его в помощники, он часто ездил в город по делам, иногда на пару дней задерживался. Что случилось?

— Какие у вас были отношения? Искренние?

— Мне казалось, что мы любили друг друга. А дочь и вовсе была для него смыслом жизни. Да скажи же, в чем дело!

— В управление пришла бумага. Николая арестовали. В Кирове. Его жена тоже под стражей.

— Значит, он в Киров перебрался. И женился… — прошептала она. — Что ж, тоже решил жизнь начать заново.

— Да, но дело в том, что брак они зарегистрировали в мае 1940 года… И на тот момент у него уже была пятилетняя дочь по имени Лиана.

— Что? — у нее подкосились ноги, мир поплыл перед глазами. — Ты хочешь сказать, что он женился через три месяца после того, как Лида пропала? Значит, у него уже была другая? И он назвал новую дочь почти так же, как нашу?

— Нет, Вероника… Та женщина, Лариса Дмитриевна, не мать Лианы, а мачеха. И после ее ареста ищут родню девочки, чтобы передать ее из детдома.

— Я ничего не понимаю, — жалобно простонала она. — Откуда у него дочь?

— А я, кажется, все понял. Лиана — это ваша Лидочка. Вопрос лишь в том, как он ее нашел и почему умчал в Киров, скрыв это ото всех.

Вероника не удержалась на ногах и осела на пол. Сергей подхватил ее на руки и уложил на постель.

— Этого не может быть… Не может! Он не мог поступить так жестоко!

— Завтра же мы едем в Киров. Это семь часов дороги. И там ты получишь все ответы.

До утра они не сомкнули глаз, а на рассвете уже были на станции. Под мерный стук колес Вероника, наконец, забылась тревожным сном, положив голову на колени мужу.

К вечеру они добрались до города и сняли комнату в гостинице, решив не беспокоить детский дом так поздно. Эта ночь стала для Вероники самой долгой в ее жизни, а утром они с Сергеем уже стояли на пороге казенного учреждения. Директор, увидев милицейскую форму, была предельно откровенна:

— Да, девочку к нам доставили неделю назад, разыскиваем родных. Ребенок смышленый, но очень замкнут. Сидит в углу, ни с кем не говорит… Жаль ее несказанно — мать, по документам, умерла, когда ей было пять, а теперь отца с мачехой арестовали.

— Я могу на нее взглянуть? — попросила Вероника, и голос ее дрожал.

— А вы кем ей приходитесь? — женщина сняла очки и внимательно посмотрела на нее.

— Я… Я ее мать, кажется…

— Что значит «кажется»? Вот документ, — она протянула бумагу Сергею. — Горлова Лиана Николаевна. В деле четко указано: мать умерла, отец арестован.

— И все же, позвольте нам увидеть ребенка, — взгляд Сергея был так суров, что директор не посмела перечить.

— Хорошо, проходите.

Вероника дрожащей рукой открыла дверь в девичью спальню. Несколько девочек играли в куклы. А у самого окна, свернувшись калачиком, сидела худенькая девочка лет девяти, с двумя светлыми, аккуратно заплетенными косичками. Прошло четыре года, но черты ее милого, дорогого личика были неизменны.

— Лидочка… — выдохнула Вероника, ухватившись за спинку железной кровати, чтобы не упасть. — Доченька моя…

Девочка обернулась и резко побледнела.

— Ты не узнаешь меня? Это я, твоя мама.

— Нет, нет! Моя мама умерла! — ребенок съежился, словно пытаясь стать меньше, но Вероника стремительно подошла и опустилась перед ней на колени, нежно касаясь ее волос.

— Нет, моя радость, я жива. Нас обманули.

— Но папа… папа так сказал, а он никогда не врал.

— Дочка, иногда и самые близкие люди говорят неправду. Пойдем со мной. Ты больше не останешься одна в этом месте.

Лида медленно подняла руку и прикоснулась пальчиками к ее щеке, внимательно вглядываясь в лицо.

— Это правда ты… Я помню… тут маленькое пятнышко, вроде сердечка. Я его всегда помнила.

Прижав дочь к груди так крепко, будто боялась, что ее снова отнимут, Вероника поднялась с пола и повела ее за руку в кабинет директора.

Оформление документов заняло не так много времени, но главные вопросы оставались. Оставив Лиду в гостинице под присмотром порядочной дежурной, Сергей и Вероника отправились в изолятор временного содержания. Благодаря старому товарищу Сергея по училищу, их без проблем пропустили внутрь. Войдя в небольшую, душную комнату для допросов с голым металлическим столом, Вероника с трудом сдерживала дрожь в коленях. Когда ввели Николая, она, не помня себя, подскочила и изо всех сил ударила его по лицу.

— Нашла-таки… — он криво усмехнулся, потирая щеку.

— За что? Просто скажи мне — за что ты обрек меня на эти годы ада? За что ты так ненавидел меня?

— Дело не в тебе, а в ней, в моей любви к ней! — его глаза загорелись странным огнем. — Я в городе встретил Ларису, она врач. Я с ума сходил по ней, жить не мог. Как ты могла не заметить?

— Ушел бы к ней! Зачем была нужна вся эта ужасная комедия?

— Уйти и оставить дочь? Ни за что! Да и не хотел я, чтобы она считала отца предателем, который бросил семью.

— Как ты это провернул?

— Ларису переводили в Киров. В тот день, когда Лида «пропала», я просто оставил ее у Ларисы. Ее брат ударил меня, чтобы было правдоподобно. Все сработало, как по нотам. Твоя истерика, твои крики… это был идеальный повод тебя оставить. Представляешь, как тяжело мне было изображать убитого горем отца? — он усмехнулся, и Веронике снова захотелось его ударить. — Когда я уехал, я сделал дочери новые документы, будто старые утеряны. Мы с Ларисой поженились, Лида верила, что тебя нет в живых, и мы жили хорошо, пока меня не арестовали…

— А за что тебя арестовали? — собрав всю свою волю, спросила Вероника, хотя Сергей уже рассказал ей все.

— Не твое дело, — отрезал он.

— За антисоветскую пропаганду… Тебе и твоей Ларисе светит серьезный срок. Вы этим вдвоем занимались.

— Да пошла ты к черту! — он плюнул на пол.

— Я уйду, Николай. Уйду. А ты ответишь за все. За каждую слезу, за каждую бессонную ночь. А я еще напишу заявление, что ты подделал документы на дочь и похитил ее. Ведь при рождении она была записана на меня, и юридически ты не имел на нее никаких прав. Знаешь, выходит, сама судьба меня уберегла. Я тебе не жена, и я восстановлю все документы дочери.

— Где Лида?

— С ней теперь все будет хорошо.

— Передай ей… что я ее очень люблю.

— Николай… — она повернулась к нему в дверях и, глядя прямо в глаза, отчетливо произнесла: — Она все эти годы думала, что я мертва, потому что ты солгал. Но я не такая, как ты. Я скажу ей правду. Что ее отец — лжец и предатель.

— Ты не посмеешь! — он рванулся с места, но Сергей грубо оттолкнул его обратно на стул.

— Не двигайся. За тобой скоро придут.

— Ты уверена в своем решении? — тихо спросил Сергей, когда она писала заявление.

— Абсолютно. И мне его не жаль. Он смотрел, как я умираю заживо, он заставил меня страдать все эти годы. Я была на краю гибели. Такому поступку нет и не может быть прощения. И жалости в моем сердце для него не осталось.

Эпилог

Николаю вынесли суровый, но справедливый приговор. Его сообщницу, Ларису, осудили на долгие годы исправительных работ.

Вернувшись в родное село, Вероника и Сергей, сидя за большим столом под ласковым светом керосиновой лампы, рассказали Лиде всю правду о событиях четырехлетней давности.
В тот же день девочка собственноручно разорвала все фотографии, на которых был изображен ее отец, и попросила Сергея стать для нее настоящим папой. Тот, не раздумывая, согласился, понимая, что это поможет ребенку обрести новый дом и новую семью по-настоящему.

День Победы они встречали все вместе — Сергей, Лида и Вероника, находившаяся на последних месяцах беременности, от которой исходило такое спокойствие и свет, что казалось, будто сама весна поселилась в их уютном доме.

Тьма, так долго витавшая над ее жизнью, наконец рассеялась, уступив место теплому, яркому, всезалечивающему солнцу. И в этом свете, среди смеха дочери и любящего взгляда мужа, Вероника обрела то, что однажды уже потеряла, — надежду, веру и тихую, пронзительную радость бытия.